– Это что же, растрата с криком?[51] Средь бел дня?
– Как этот эзоп[52] раскрыл клюв! – покачиваясь, светски заметил
– Пейте своё, стакановцы! – весело бросил мужичок.
– Это страшнее пустого стакана! Кончай, ханурик, рублиться![53] Иль ты и в сам деле рекламнулся? –
Мужичок и тут не раскололся.
– Синьор Помидориков! Вы ещё долго собираетесь дурачить маленьких? Мы так можем и растусоваться…
Бесцеремонно щёлкнув по носу мужичка, Козырек вежливо вывинтил бутылку из слабых, захмелелых рук, затем слегка толкнул пьяника в грудь, и тот, споткнувшись o подсевшего сзади
Вынырнул.
От злости мужичок потерял дар речи.
– Синьор! Как самочувствие? – корректно осведомился Козырёк.
– Расхлебаи!..[55] Парразиты!..
– Оля-ля-а! Рассольчик слишком крепенький!..[56] – искренне выразил сожаление
Козырек и Бессловесный подняли бокалы, чокнулись, поклонились мужичку:
– Синьор! – протянул руку с полным бокалом
– Ваше здоровье, Сам Самыч! Считайте, что пьём на брудершафт. Вы ведь уже хлебнули водицы нашей. Ну, счастливого плавания. Сделайте мальчикам ручкой! Мы отбываем. Рассосали, оприходовали ваш бутылёк самопала… Пора менять картинку… Может, пойдём с нами на клотик пить чай с мусингами?
Мужичок плюнул и грустно повёл вокруг очами.
И был вечер
И был парк.
По алее шёл человек в очках, но с транзистором.
Слушал Чайковского.
Его догнали две парочки. Козырёк и Бессловесный со своими пристебушками.
Они твистовали на асфальте, стонали про Охотный ряд.
– Дядь! – сказалa грудным голосом юная отроковица в брючках и с синяком под глазом, она не старше, как восьмиклассница. – Дядь, будь умницей и джентльменом… В очках ноги не потеют? Ну, чего выкатил салазки?… Или я похожа на разноцветный сук?[57] Подари уж, пожалуйста, транзистор и – флаг тебе в руки! – спокойно шагай себе в клуб свободных эмоций. А не подаришь – ампутируем. Мы смелые.
У дяди, наверное, было своё мнение насчёт джентльмена, и он не кинулся одаривать ночную драную уховёртку.
Это смертельно поразило её ранимое самолюбие.
Клюшка подбежала к своим и вызывающе скомандовала:
Тот упал.
Трое врассып.
А
Крепко, шельма, держит!
Уличная фея в сердцах:
– Полное неврубалово! До чего же ты, нельзяин,[60] наглый! Уцепился как за своё. Ну и кретинелло! Ну мыслимо ль так грубить скромной девушке!? Или у тебя ширма поехала?
Дядя встал и, не расшаркиваясь перед фишкой, припечатал ей такую пощёчину, что та взвыла диким голосом старой склочницы и метнулась в глушь деревьев.
Не гадайте, дискуссии на тему «Так ли поступает мужчина?» я не собираюсь заводить.
Mы ничего не раздаём с такой щедростью, как советы.
Так вот.
Как же быть, чтобы наш подросток оставался подростком, чтоб диапазон его безобидных шалостей не вторгался в границу разбоя и хулиганства, той сферы нечистой деятельности, которая является высокой привилегией избранной категории взрослых?
Выход есть!
Если бы подростки читали о себе в газетах, они б давно стали образцово-показательными. Но подросток не читает газет. Человек он занятой. Учёба. Кружки. Не проворонит фильм, особенно, если на посещение публики до шестнадцати наложено табу…
И если ночному безусому «джентльмену» глянулся ваш костюм и вам последует совет быть умницей, не выходите из рамок, а любезно прочтите ему какую- нибудь статью о хороших мальчиках, с которых ему не запрещено брать пример.
Особенно напирайте на то, что у нас все обеспечены и базы для грабежа нет. И что этот случай – простo досадное недоразумение. Окажется под рукой магнитофон – прокрутите одну из радиопередач «Взрослым о детях».
Если ваш марш-бросок в педагогику не спасёт костюма, пеняйте на себя. Не носите красивых вещиц.
Не дразните маленьких!
Коварство без любви
Трепашкин вкатился в свою рабочую обитель ровно к девяти.
Он незлобив, несварлив, воспитан. Он деловой человек.
Есть у него дела и в Москве.
Потому он заказывает столицу.
– Заказ принят в десять пятнадцать. Ждите. Приняла сорок четвёртая.
Трепашкин ждёт.
Час.
Два.
Со злобной надежной глядит на телефон.
Телефон вызывающе нагло молчит.
Будто в мембрану воды набрал.
Трепашкин запамятовал кодекс воспитанного человека, схватил трубку.
– Справочная! Справочная! Ну где Москва? – допытывается с пристрастием. – Ну где эта ваша Москва?!
– В Москве.
– Ну сколько можно ждать!?
– Все ждут, – авторитетно ставят его в известность.
Трепашкин, успокаивая себя, пытается считать до тысячи.
Пустое!
Не до этого.
Куча неотложных дел.
Первое – Москва. Из-за неё всё стоит!
Нужна сию минуту. На одну минуту!
– Алло! Справочная! Три часа жду Москву!
– Подождёте ещё. Ничего не случится.
– Господи-и!.. После дебатов с вами, пока выбиваешь эту Москву, надо скакать в аптеку и закупать на всю зарплату таблеток от сердца!
– Таблетки – дело личное, – уклончиво комментирует телефонистка монолог. – Хочешь глотай, хочешь за себя кидай.
Благородный Трепашкин жаждет крови.
Он просит старшую, чтобы та
– Не вешайте трубочку, – деловито советует старшуня.
Через минуту:
– Вы слышали? Она просила у вас извинения и даже плакала!
Трепашкину стало стыдно.
Из-за него плачут!
Он извинился и положил трубку.
Растерялся.
Неужели это уже галлюцинации? Или просто показалось? Ведь то, что он слышал – давящийся смех! А ему говорят – плач.
Он бежит в соседний кабинет подчиненного и визгливо осведомляется:
– Справочная! Что вы делаете? Уже четверть часа, как отключили телефон!
