На другой же день после приезда в Усадьбу Конунгов над Озером Фрейра Бергвид Черная Шкура снова уехал куда-то. Кормчий «Черного быка», которого Ингитора успела заметить и запомнить, остался в усадьбе, и она решила, что Бергвид отправился куда-то во внутренние области квиттов. О ней он даже не вспомнил, и никакое внимание конунга не могло бы порадовать Ингитору больше, чем это полное забвение. Асварда тоже не было видно, и это ее огорчало. Единственный близкий человек, знакомый с детства, сейчас приобрел для нее огромную ценность.

В Усадьбе Конунгов всего было вдоволь, рабы и женщины обращались с Ингиторой сдержанно и почтительно — должно быть, оттого, что еще не поняли, какое место она займет при конунге. Ей не мешали ходить по усадьбе где вздумается, но за ворота выпускали только вместе с кюной Оддой и в сопровождении десятка орингов. То ли охраняли, то ли стерегли. Ингитора склонялась к последнему. Кюна Одда сделалась с ней почти неразлучна и открыто признавалась, что еще ни к кому не бывала так привязана, как к ней. Целыми днями, без особого усердия расчесывая шерсть, Одда расспрашивала Ингитору обо всем на свете — о древних деяниях богов и героев, о племенах и конунгах Морского Пути, о ее родной усадьбе Льюнгвэлир, о семье Хеймира конунга, о Ньёрдовых стадах и дочерях Эгира. Рассказывая, Ингитора и сама удивлялась тому, как много, оказывается, она знает. Раньше ей не приходило в голову, что история о поединке Сигурда с драконом Фафниром, которую она в подробностях знала с раннего детства, кому-то может быть вовсе не известна и взрослая женщина будет слушать ее, открыв от удивления рот и уронив гребень на колени.

Сначала Ингитору коробила необходимость сидеть рядом с дочерью рабыни и беседовать с ней как с равной. Но потом она притерпелась и даже стала относиться к Одде с легким оттенком покровительства. Кюну квиттов нисколько не обижало такое отношение. Напротив, она с готовностью признала Ингитору во всем лучше себя и была ей благодарна за дружбу. И Ингитора могла бы быть спокойна за свое будущее в Усадьбе Конунгов, если бы не была уверена, что сам Бергвид очень мало считается с будущей матерью своего наследника.

Ингитора ни в чем не знала здесь отказа, спала на одной лежанке с Оддой, чем вызывала зависть других женщин, и даже жалела, что сама не может посчитать это честью, достойной зависти.

Однажды ночью Ингитора проснулась от беспокойства. Одда рядом с ней ворочалась, тихо постанывала во сне, голова ее моталась по мягкой подушке. Испугавшись, что какой-то злой дух хочет повредить ребенку, Ингитора скорее сунула под подушку Одде нож и осторожно взяла ее за плечи.

— Фригг и Хлинн с тобой! Проснись! — позвала она.

Одда сильно вздрогнула, вскрикнула и открыла глаза.

— Это я, Ингитора! Что с тобой? Отчего ты кричишь?

— Я… Я кричу? — растерянно удивилась Одда. — Разве… Нет…

— Тебе что-то снилось?

— Да. Мне снилось. — Одда вдруг села на лежанке и вцепилась в руку Ингиторы. Она вся дрожала, и Ингитора торопливо укутала ее одеялом. — Так страшно!

— Что страшно? Расскажи мне, тебе станет легче.

— Я опять увидела тот сон. Он уже был. Ко мне приходит по ночам злобный дух!

Ингитора встревожилась, но не удивилась. Возле Бергвида и его близких должны были виться огромные стаи духов. И злобных должно быть гораздо больше, чем добрых.

— Это мальчик. Я вижу мальчика, у него светлые кудрявые волосы и голубые глаза. Но они так злобно горят, как стальные клинки. Он весь в крови, и в руке держит огромное копье, выше его ростом. У копья наконечник в крови, и по древку течет кровь. И у мальчика такая огромная рана в груди, прямо посередине. И вся грудь в крови, и подбородок… Я боюсь!

Лихорадочно и бессвязно выговорив все это, Одда разрыдалась, прижимаясь к Ингиторе, словно искала у нее защиты.

— Это мое несчастье! — бормотала она сквозь слезы. — Это мой сын, которого я ношу! Он родится мертвым! Или я сама умру! Я умру, я знаю! Нам всем не будет счастья!

Ингитора думала, что всем, кто рядом с Бергвидом, нечего надеяться на счастье. Но бедную кюну Одду ей было всей душой жаль. Ингитора как могла постаралась успокоить ее, говорила, что к смерти снится серый конь, а мальчик с копьем обещает ее сыну славное будущее, что он вырастет великим воином и прославит род. Она сама не слушала, что говорит. Постепенно Одда затихла, Ингитора уложила ее, показав нож под подушкой и уверив, что вся нечисть боится ножа и больше злобный дух к ней не придет.

Одда закрыла глаза. А Ингитора еще долго лежала, глядя в темноту, словно ждала появления злобного кровавого духа. Да, именно такими они и должны быть, духи здешней усадьбы. У Ингиторы холодело сердце при мысли, что она, быть может, всю оставшуюся жизнь проведет в этой усадьбе над озером и не увидит даже моря. А она скучала по морю, которое с самого рождения в Льюнгвэлире, а потом в Эльвенэсе было неотделимой частью ее жизни. Лучше бы ей оказаться в дремучем лесу совсем одной, но свободной. Лучше умереть от голода, но самой выбрать место, куда уронить голову, чем сидеть в тепле и довольстве и ждать, как пожелает распорядиться тобой безумец с черной шкурой на плечах, родившийся конунгом, но выросший в рабстве.

Прошло уже дней десять, когда Бергвид вернулся. Его люди привезли несколько пленников, связанных и избитых. По виду их Ингитора определила, что это были квитты, и удивилась. Она думала, что ненависть Бергвида направлена только на слэттов и фьяллей.

— Эти люди разоряли маленькие усадьбы и грабили людей, которых и без того едва не погубили конунги Эльвенэса и Аскргорда! — объявил населению усадьбы сам Бергвид. Он был спокоен, а в спокойствии казался мрачным. — Однорукий Ас отдал их мне и повелел принести их в жертву богам. Это мы сделаем завтра на рассвете.

Жертвенник находился на береговой площадке напротив усадьбы. На другое утро Бергвид сам перерезал горло двум пленникам, уложенным на большой плоский камень. Двух бросили с камнями на шее в озеро, двух повесили на деревьях священной рощи на берегу озера. Последнего, предводителя разбойников, бросили в яму, где держали злющего волка-людоеда. Таким образом Бергвид почтил жертвами Одина, Тора, Фрейра и Тюра, покровителя квиттов. И население усадьбы ликовало, пело песни и прославляло конунга.

— А разве сам Бергвид не грабит на море корабли? — спросила Ингитора у Одды. Она не ходила смотреть на жертвоприношение, но Одда, вернувшись в радостном возбуждении, пересказала ей все в подробностях. — За что же он наказал тех людей?

— Что ты, нельзя так говорить! — воскликнула Одда и в испуге огляделась. — Бергвид не грабит, он мстит. Он мстит фьяллям и слэттам. А здесь он — конунг, а конунг должен защищать своих людей от обид и разбойников. Ты же сама говорила. Разве конунги слэттов не ловят разбойников?

— Ловят. Но Хеймир конунг не грабит на море корабли!

— А как же он грабил Квиттинг? Меня тогда здесь не было, но Бергвид говорил.

Ингитора не нашла, что ответить. И правда выходило, что Хеймир конунг ничем не лучше Бергвида. Или что Бергвид ничем не хуже Хеймира. Все чувства Ингиторы восставали против этого, но разум не находил опровержений. Ее собственный родной отец любил по вечерам рассказывать о тех подвигах, которые он совершал в молодости на войне за Квиттинг.