Итак, мы уже знаем, что цензор Ми преклонялся лишь перед богатством, а бедность и бедняков презирал. Узнав, что Ху Хао обеднел, он наотрез отказался возвращать ему долг. Ху Хао, разумеется, был этим и возмущен и расстроен, однако ничего поделать не мог. К счастью, Лю И, старый слуга семьи Ми, проникся к нему сочувствием и пригласил его вместе с учителем Чэнем в трактир, чтобы угостить и хоть как-то загладить этим грубость своего господина. Усадив Ху Хао на почетное место, а учителя Чэня — на циновке чуть пониже, он сказал подошедшему трактирщику:
— Подай нам вина да побольше мясных закусок...
— Есть свежая говядина, — предложил трактирщик. — Прикажете подать?
— Подавай, — распорядился Лю И. — И неплохо бы еще курицу.
— Не стоит через меру тратиться, — запротестовал Ху Хао.
— Какое через меру! — возразил Лю. — Мне и так совестно за такое ничтожное угощение!..
Когда трактирщик принес кувшин вина, Лю И прежде попробовал, хорошее ли оно, и тогда разрешил подогреть. Вскоре на столе появилось блюдо с мясом и большая чашка маринованных овощей. Трактирщик сам хотел налить посетителям вино, но Лю И взял у него чайник:
— Тут мы сами управимся. Лучше иди зарежь курицу да поскорее свари ее.
Трактирщик вышел, а Ху Хао обратился к Лю И:
— Вы бы, почтенный, тоже присели...
— Нет, нет! — отказался Лю И. — В присутствии таких благородных людей, как вы и учитель, мне сидеть не полагается.
— Если вы не сядете, мы не сможем принять вашего угощения, — решительно заявил Чэнь Шань.
— Раз вы так настаиваете, я сяду с краешку и буду вам прислуживать, — сказал Лю И.
Он наполнил кубки вином и подал Ху Хао и учителю. Ничего не евший с утра Ху Хао после первого кубка почувствовал, как у него заколотилось сердце и раскраснелось лицо.
— Простите, но больше пить не могу, — сказал он. — Позвольте, если можно, немного закусить.
Не настаивая из опасения, как бы Ху Хао не захмелел, Лю И сказал:
— Хорошо, мы выпьем вдвоем с учителем. — Затем позвал трактирщика и приказал подавать курицу сразу же, как только сварится.
Трактирщик вышел и вскоре принес блюдо с разрезанной на куски курицей, поставил его на стол и спросил:
— Кому прикажете подать первому?
Лю И показал на Ху Хао. Тот взял чашку, съел кусочек и вдруг вспомнил о голодной жене и дочери, и из глаз его закапали слезы. Чэнь Шань сразу догадался, в чем дело, и сказал:
— Во всем виноват я один. Не знал, что цензор Ми такой бессовестный человек, и вовлек юаньвая в неприятность. — Затем он обратился к Лю И: — В детстве мы с твоим господином были друзьями и жили душа в душу. Он советовался со мной во всех делах, всегда был гуманным и справедливым, а сейчас, став чиновником, сущий Янь-ван в человеческом обличье!
— Вы уж его простите, — попросил Лю И. — Человек всю жизнь не может быть добрым. Даже воды реки Хуанхэ и те бывают чистыми лишь несколько дней в году! Сейчас юаньваю не повезло, но я уверен, что счастье еще вернется к нему. И я буду помогать ему по мере возможности до тех пор, пока мой хозяин не одумается и не вернет долг.
— Премного вам благодарен, — сказал Ху Хао.
Он съел две чашки мяса и положил палочки.
— Пожалуйста, ешьте еще, — уговаривал Лю И.
— Спасибо, больше не могу, — поблагодарил Ху Хао.
— Тогда, может, вина? — предложил Лю И.
— Не стоит, — отвечал за Ху Хао учитель. — Юаньвай всегда пил очень мало.
— А после того как попал в беду, вообще не прикасался к вину, — сказал Ху Хао. — Вот сейчас выпил и совсем расстроился... Поистине, ваше сочувствие тронуло меня до глубины души.
Лю И и Чэнь Шань допили вино и доели закуски. Затем Чэнь Шань достал из рукава связку в триста монет и протянул Ху Хао:
— Возьмите эти деньги и по дороге домой купите себе чего-нибудь съестного. Жаль, я сейчас мало зарабатываю и не могу дать больше...
Лю И между тем рассчитался с трактирщиком и оставшиеся у него около сотни монет также отдал Ху Хао:
— Я не богат, но примите хоть этот скромный дар.
Ху Хао вспомнил о страданиях своих близких и с благодарностью принял деньги, тем более что даны они были от чистого сердца...
Поистине:
Здесь наше повествование пойдет в двух направлениях. Сначала мы расскажем о жене и дочери юаньвая, которые, дрожа от холода, с нетерпением ждали возвращения Ху Хао.
— Почему отец пошел просить у людей? — недоумевала Юнъэр.
— Видишь ли, дочка, все люди в мире живут по-разному, — объясняла мать, — одни — в тепле и довольстве, другие — в холоде и голоде. Твой отец нынче впал в такую нужду, что у него нет иного выхода, как просить подаяния.
— Но почему он пошел в такой снег и мороз? — не унималась девочка.
— Дитя мое, у нас совсем нечего есть, и не пойди он сейчас, мы умерли бы с голода. Девочка моя, возьми под изголовьем кровати несколько оставшихся у меня монет и купи чего-нибудь поесть, а вернется отец — придумаем еще что-нибудь.
Юнъэр перевернула всю кровать, однако нашла только восемь медяков.
— Вот и хорошо, — сказала мать. — Купи себе несколько жареных лепешек и поешь.
Надев рваные сандалии и обмотав голову старой тряпкой, Юнъэр, осторожно ступая по снегу, вышла со двора. Городская улица — это не глухие горы: вот и сейчас здесь было оживленно, люди, топча