чем не хотел, пока меня об этом не спрашивали.

– Я примерно так и думал, – уповлствореяно умыкнул Сименко, и в его глазах я заметил хитроватый блеск. – Тогда, если не возражаете, вопрос главный... Было ли просто случайным стечением обстоятельств то, что именно бывший офицер воздушно-десантных войск, по одному ему известным причинам впоследствии ставший священником, был направлен к нам, в закрытое спецучреждение строгого режима? Не кажется ли вам странным такое удивительное совпадение?

– Нет, не кажется, – совершенно невозмутимо ответил я. – Но я не исключаю возможности, что при принятии решения о моем направлении в вашу тюрьму учитывалось то обстоятельство, что, в отличие от многих других служителей Господа, в экстремальной ситуации я смогу постоять за себя. Если вы, сын мой, находите в такой предусмотрительности высшего церковного руководства нечто странное – что ж, это ваше право. Но в таком случае я хотел бы вам напомнить, что еще в древние времена монахи затерянных на Тибете буддистских монастырей не считали зазорным тренировать не только свой дух, но и свое тело. Да и на Руси это приветствовалось. Вспомните хотя бы монаха Троицко-Сергиева монастыря Пересвета, вышедшего на поединок с татарским богатырем Темир-мурзой перед началом битвы на Куликовом поле. Так что, майор, я не вижу в моем пребывании здесь чьего-то особого умысла, за исключением того, о чем я уже упомянул.

– Достойный ответ, отец Павел! – На сей раз Сименко выдавил на лице улыбку. – Так как насчет тренировки тела, а?

– Подумаю. Но сегодня – нет, уж извините. – Я поднялся с кровати, давая тем самым понять, что буду не против, если спустя пару секунд в этой тесной комнатушке вместо двух человек останется только один.

Сименко все понял и поднялся со стула, бросив короткое «дело ваше». В окно я увидел, как он быстрым шагом идет по территории внутреннего двора к главному корпусу.

А на следующий день, когда я в сопровождении охранника шел по коридору второго этажа после посещения двух заключенных, ко мне подошел чем-то обеспокоенный тюремный врач и заговорил странным для него голосом, в котором я впервые не уловил самоуверенности. Семен Аронович взял меня за рукав рясы и спросил:

– Отец Павел, мы могли бы с вами встретиться сегодня? Я хочу поговорить...

– Неужели, доктор, после нашего последнего разговора в автобусе вы так быстро созрели для того чтобы впустить в свое сердце православную веру?! – пошутил я. Но, вопреки ожидаемому, не заметил на лице Семена Ароновича ответной иронии. Значит, тема нашего предстоящего разговора была явно нешуточной. Может, доктор хочет мне сообщить, что я несколько передозировал удар, нанесенный вчера утром Маховскому, и его пациент сейчас балансирует на грани жизни и смерти?

Если так, то это было бы не слишком радостное известие.

– Вы не торопитесь? Мы можем прямо сейчас пойти к вам? – настаивал Семен Аронович, и я согласился.

– В чем дело? – спросил я, как только мы отдалились от главного корпуса на достаточное расстояние и я мог быть уверен, что глядящий нам вслед охранник не может нас слышать. – Что-нибудь серьезное случилось?

– Да, вы правы, отец Павел, – доктор говорил шепотом. – И вы даже не представляете себе, насколько все серьезно! Но прежде чем я расскажу вам про ту ужасную ситуацию, в которой я оказался, вы должны мне пообещать, что все сказанное не пойдет дальше...

– Исповедь никогда не подлежит огласке, если только сам исповедующийся не пожелает обратного.

Мы пересекли тюремный двор и, не встретив ни единой души, зашли ко мне.

Я предложил доктору сесть на стул, а сам расположился напротив, на кровати, не сводя с него вопрошающих глаз. Наконец Семен Аронович поднял на меня растерянно-блуждающий взгляд и произнес совершенно удививший меня монолог.

– Отец Павел, я – преступник, заслуживающий самого строгого наказания! Я достаточно долгое время продавал выделяемые мне для медицинских нужд ампулы морфия и имел за них довольно приличные деньги. Случилось так, что моим покупателем был человек, связанный с какой-то бандитской группировкой. До вчерашнего дня я об этом даже не догадывался. Я думал, что этот человек – такой же, как и я, врач, получающий мизерную зарплату и желающий хоть как-то улучшить свое материальное положение. Пусть даже таким, не слишком чистоплотным, способом. Сами знаете, какое сейчас трудное время! Но вчера, когда я получил новую партию медикаментов и принес ему на продажу морфий, в его кабинете меня поджидал совершенно незнакомый мужчина, явно принадлежащий к организованной преступности. Он в ультимативной форме потребовал от меня, чтобы я пронес в тюрьму ампулу с вирусом гепатита А и разбил ее в камере номер восемь, где содержится бывший банкир и главарь банды Тимур Завьялов. – На лбу у доктора выступил пот, руки его дрожали. – Сразу же после установления диагноза таких больных, согласно инструкции, следует незамедлительно отправить на лечение в областную тюремную больницу, в Вологду. А сбежать оттуда – дело техники. Это вам не тюрьма особого назначения... Понимаете, о чем я говорю?

– Конечно, доктор. Продолжайте!

– Если я откажусь выполнить «их» условия и Завьялов не заболеет гепатитом и не окажется за пределами острова, мне и моему знакомому, который лишь под давлением обстоятельств был вынужден сдать меня дружкам Завьялова, грозит гибель. Если же я расскажу о шантаже и планируемом побеге заключенного полковнику Карпову, то и при таком раскладе живым из этой передряги мне не выбраться. Уж точно не выбраться! У меня только один путь к спасению, только один... – Доктор умоляюще посмотрел мне в глаза.

– Какой же именно?.. – Я не догадывался, какой хитроумный ход придумал Семен Аронович, чтобы спасти свою голову, но уже понял, что в предлагаемом им спектакле одну из главных ролей придется сыграть мне.

– Я подумал, отец Павел, что если Завьялов действительно заболеет гепатитом и его переведут в городскую тюремную больницу, но ему не удастся сбежать, поскольку попытка побега будет жестко пресечена, в таком случае у меня есть шанс... Бандиты не дураки и прекрасно поймут, что единственный способ вызволить своего дружка упущен ими безвозвратно. Даже если представить себе, что после неудачной попытки побега Завьялова все же оставят в больнице, то ему уж точно постараются обеспечить такую охрану, что о побеге можно забыть. Да и с меня взятки гладки – я сделал все, что в моих силах. – Доктор развел руками. – Вся загвоздка такого плана состоит в том, чтобы... – Доктор замялся. – В общем, в больнице вместе с Завьяловым должен очутиться человек, знающий о том, что заключенный специально заражен инфекционной болезнью. Этот человек, следовательно, должен быть и в курсе того, что в самое ближайшее время будет предпринята попытка освободить Завьялова. Механизм побега, скорее всего, ими заранее отработан. Возможно, они подкупят несколько человек из медицинского персонала и охраны. К новому «пациенту» первое время всегда повышенное внимание, потом оно постепенно притупляется. Особенно если больной оказывается спокойным и послушным. Попытка побега будет предпринята, как я думаю, где-то в коротком промежутке в два-три дня между выздоровлением и отправкой обратно на Каменный. Деталей побега я, естественно, знать не могу. Главное, чтобы они стали известны человеку, находящемуся вместе с Завьяловым в больнице. Он должен заранее знать, что и когда должно произойти...

– Вы действительно попали в чрезвычайно неприятную ситуацию, Семен Аронович, если не сказать больше, – ответил я, чрезвычайно удивленный изощренностью ума тюремного доктора. – То, что с вами произошло, есть не что иное, как кара Небесная за грех торговли ядом, убивающим миллионы людей во всем мире. Согласен, что единственный для вас способ избежать смерти – это не допустить побега Завьялова. Но для этого, возможно, есть гораздо более простое решение, чем специально заражать его инфекционной болезнью, направлять в тюремную больницу Вологды, а после пытаться не допустить, чтобы он оказался на воле. Можно поступить иначе...

– Поздно, отец Павел! – Доктор опустил голову, якобы заинтересовавшись состоянием шнурков на своих ботинках. – Уже слишком поздно...

– Как поздно? О чем вы говорите? – резко спросил я, уже догадываясь, к чему он клонит.

– Уже слишком поздно, – повторил доктор, едва шевеля губами. Он поднял на меня бледное лицо и