Я не мог понять, где нахожусь. Я лежал на спине, над головой нависал пластиковый потолок. Повернул голову — окно зашторено. С легкими явно творилось что-то неладное, все тело ныло от боли. Грудь онемела, и в то же время я чувствовал ее. Простыня была белой, воздух — красным. Отовсюду тянулись какие-то трубочки — к рукам, носу, рту. Однако я как-то умудрился слегка сдвинуть занавеску, чуть-чуть. Мы останавливались.

День был по-прежнему розовым — и воздух и небо… Вокруг толпились испуганные люди. На лужайках, на подъездных дорожках, но большинство — вокруг дверей приемного покоя. Некоторые явно ночевали здесь в ожидании помощи — усталые и равнодушные, с красными глазами и отекшими лицами. Неужто это начало последней эпидемии, которая окончательно сломит нашу волю к сопротивлению?

«Скорая» остановилась, и санитары перевалили меня, как мешок, на тележку. Кто-то в белом ухватился за рукоятки у изголовья, и носилки поехали — очень быстро — через море страдальцев. Кто-то расчищал нам путь в толпе. Я пытался рассмотреть людей. Ближе ко входу они стояли колонной по пять человек в ряд, изломанным, уставшим ждать строем. Я вроде бы разглядел мундиры военной полиции. Неужели кто-то собрался на нас напасть? Впрочем, нет, это было подразделение борьбы с массовыми беспорядками.

В больнице творился кошмар. Стоял сплошной гул — плакали дети, спорили и что-то доказывали взрослые кто-то кричал. Шум бил по ушам, каждый голос, казалось, звучал на грани безумия. Рядом раздался истериче-ский женский визг, носилки покачнулись и едва не опро-кинулись. Женщина вцепилась в них и кричала мни прямо в лицо. Мне захотелось ударить ее. Она сорвала с меня одеяло.

— Смотрите! Еще один сраный солдат! Знаем мы та-ких! У них, видите ли, право на помощь! А остальные пусть подыхают!

Ее оттащили, и носилки покатились намного быстрее, чем раньше. Потом снова остановились — начался спор.

— Я не могу ничем помочь. Сделайте ему укол, ингаляцию и отправьте отдыхать домой…

— С розовым отравлением легких третьей степени?

— Когда появятся симптомы, привезете опять…

— Мне платят не за доставку на дом. Я подрядился поставлять вам убоину, а на этой туше уже стоит штамп. У него армейская первоочередность степени «триА-плюс», и ваш главврач уже подписал акт о приемке больного.

— А он не сказал вам, куда его положить? Забиты все коридоры…

— Это ваши проблемы. Вот, читайте…

— Я не могу! Тогда придется выкинуть кого-то на улицу. —

— Это ваши проблемы.

Неожиданно надо мной склонилось женское лицо, злое и усталое.

— Откройте глаза! — потребовала она. — Двигаться можете?

Я и говорить-то не мог, только издал звук, который даже стоном назвать нельзя. Звук перешел в кашель. Изо рта полетели розовые брызги.

Похоже, я выиграл спор. Тележка покатила еще быстрее… Сознание вернулось, когда меня перекладывали на койку. Проморгавшись от слез, я повернул голову и сощурился от света.

Отдельная палата! Я попытался протестовать, но сил не хватило даже на хрип. Я протянул руку к двери, к невидимой толпе и отчаянно замахал, несмотря на взрыв боли.

Сиделка уложила меня на подушку:

— Вам нельзя волноваться. Теперь ваш долг — лежать и не двигаться.

Это была пухленькая коротышка с абсолютно незапоминающимся маленьким личиком. Ей с одинаковым успехом могло быть и тридцать, и пятьдесят лет. Она походила на чью-нибудь незамужнюю тетушку. Но руки — на Удивление сильные. Уложив меня, она приставила к моему лицу кислородную маску.

— Постарайтесь расслабиться. Я все время буду рядом. Словно сквозь пелену я наблюдал какую-то суету.

В комнате появились люди. Что-то укололо меня в руку. Я отключился и воспарил, с интересом наблюдая за своим умиранием. Меня мяли, кололи, прослушивали, просвечивали насквозь, делали провокации широкодиапазонными вакцинами Келли, ждали результатов. Потом вакуумизировали легкие — боль при этом совершенно не соответствовала зверскому названию процедуры — и положили в гелиево- кислородную палатку.

А потом меня оставили в покое. Я продолжал витать. Реакция наступила на следующее утро. Я проснулся, кажется, уже перейдя во сне границу между жизнью и смертью. Изо всех сил я пробивался назад, но меня словно засасывало в болото. Вздохнуть я не мог.

Вокруг звенели сигналы тревоги. Я пытался закричать, но из горла не вылетело ни звука. Заметавшись на постели, я понял, что опять делаю ошибку. А потом руки коснулось что-то холодное, и я почувствовал укол в грудь. Какая-то влага потекла в горло.

Я снова терял сознание и снова приходил в себя. Свет. Тьма. Свет. Тьма. Я сбился со счета.