— О’кей, — согласился Кент. — Фрахтуйте самолет.

Почти тут же его начало трясти; конвульсии охватили руки, ноги и даже лицо. Он повернулся к ним спиной, чтобы скрыть припадок.

Эллен Уорингтон произнесла холодно-деловым тоном в трубку:

— Хорошо, мы согласны. Готовьте самолет к рассвету. Дворецкий открыл дверь и сообщил:

— Мистер Пизли пришел, мисс Уорингтон.

Кент резко вышел из своего судорожного состояния.

— Смотрите же, — предупредил он, оборачиваясь к ним лицом, — ни слова об этом Бобу Пизли.

— А вообще-то, — заметила Эллен Уорингтон, — разве это так уж необходимо — ехать и мне…

— Я хочу, чтобы ты поехала, — вмешалась Эдна Хаммер. — В конце концов, это путешествие не больше чем на ночь.

— Скажите Пизли, — распорядился Кент, — что выполняете для меня поручение, связанное с делами, не говорите при этом, куда отправляетесь и на сколько. Скажите ему, что сегодня ночью ему придется обойтись без вас.

— А еще не говорите, с кем отправляетесь, — смеясь, добавил Харрис, — а то он меня еще ножом пырнет.

Эллен Уорингтон приказала дворецкому:

— Впустите мистера Пизли!

— Ну, — вздохнул Харрис, — раз уже мне предстоит вести машину, то придется быть трезвым как стеклышко, но это вовсе не причина, чтобы вам, ребята, не отведать один из моих знаменитых коктейлей, тем более на посошок.

Дверь открылась. Молодой, лет двадцати пяти мужчина с сутулыми плечами отвесил довольно небрежный общий поклон, затем произнес:

— Добрый вечер. — И сразу же обратил глаза на Эллен Уорингтон. Она сделала движение в его сторону:

— Мистер Мейсон, мистер Пизли.

— Перри Мейсон! — воскликнул Пизли. — Тот самый адвокат!

— Собственной персоной, — подтвердил Мейсон, обмениваясь с ним рукопожатием, — и в придачу один из знаменитых коктейлей вашего достопочтенного современника Джерри Харриса и предположительно лучшего буфетчика эры, начавшейся после отмены «сухого закона».

Кент приблизился к Пизли:

— Я огорчен, Боб, но вам придется извинить Эллен за этот вечер. Она будет очень занята.

Пизли сделал попытку улыбнуться:

— Все нормально. Я только зашел на минутку. Между прочим, мне завтра предстоит трудный день в конторе. И я всего лишь хотел переговорить с Эллен. — Его глаза многозначительно остановились на секретарше.

— Прошу нас простить, — весело откликнулась она. — Оставьте для меня коктейль, Джерри Харрис.

Девушка кивнула Бобу Пизли, и они покинули комнату. У Эдны Хаммер вырвался глубокий вздох облегчения.

— Терпеть не могу ревнивцев, — обронила она. — Ты заметил, как он посмотрел на тебя, Джерри?

— Кто я? — фыркнул Харрис, заливая в миксер ингредиенты для коктейля. — Можно подумать, что я донжуан из Голливуда.

В голосе Эдны Хаммер прозвучали лукавые нотки:

— А действительно, кто ты, Джерри?

— Будь я проклят, если знаю, — ответил он, ухмыльнувшись. — Трудно выигрывать у всех соперников, но я пытаюсь изо всех сил.

Люсилл Мейс, которая вполголоса разговаривала с Питером Кентом, внезапно рассмеялась и заметила:

— И я готова держать пари, что у тебя это получается.

— Еще бы, — хмыкнул он. — А то как же? Для меня это единственный способ удержаться на ногах. Видите ли, это вполне естественно для женщин — желать того мужчину, которого и все остальные женщины желают. Следовательно, заставляя всех женщин желать меня, я могу заставить стремиться ко мне и ту женщину, которую желаю и сам. В противном случае, если меня не желают все женщины, то и ни одна из них не обратит на меня внимание.

— А если что не так? — возразила, смеясь, Люсилл Мейс.

— Нет, — отрезал Джерри, — только так и не иначе. — И затем, повернувшись к Эдне Хаммер, дерзко осведомился: — Ты с этим согласна, любимая?

Та рассмеялась в ответ и заявила:

— Со мной пока это проходит, но учти, когда я запущу в тебя свои коготочки поглубже, считай, что на тебе мое клеймо. Если увижу, как возле тебя увивается другая, я пырну ее ножом.

Харрис, осторожно смешивая в миксере последние ингредиенты коктейля, отметил:

— Дорогая, еще пара коктейлей, и ты станешь мыслить более либерально.

На что Эдна отозвалась:

— Пошевеливайся, Джерри. Мистер Мейсон — сама галантность и любезность, но я вижу, что его одолевают глубокие мысли… Знак Льва — ничего не попишешь.

— А я разве не Лев? — спросил Джерри. — Меня тоже обуревают глубокие мысли.

— Ты, — ответила Эдна внезапно серьезным тоном, а в ее глазах вспыхнул торжественный огонь, — ты Бык, и мне это нравится.

Перри Мейсон, облаченный в пижаму, стоял у окна спальни, глядя вниз, на небольшой дворик, залитый лунным светом. Большой дом, выстроенный дугой так, что походил по форме на букву «U», был окружен вымощенным плитами двором и с запада огорожен толстой стеной из необожженного кирпича высотой в двенадцать футов.

Доктор Келтон, погрузивший свое огромное тело в одну из двуспальных кроватей, потер глаза и зевнул. Мейсон обозревал кусты живой изгороди, отбрасывавшие черные тени, фонтан, брызги которого, казалось, походили на жидкое золото в эту темную ночь, тенистые беседки, обтянутые материей навесы, зонтики от солнца и хаотично расставленные садовые столики.

— Восхитительное место! — вырвалось у адвоката. Доктор Келтон снова зевнул и пробурчал:

— Не хотел бы, чтобы этот дом всучили мне в качестве подарка. Слишком большой и излишне массивный. Особняк — это особняк. Бунгало — это бунгало. А это, напоминает отель, выстроенный вокруг экстравагантного дворика. Меня это, честно говоря, не впечатляет и кажется несуразным.

— Я отношу это, — повернулся к нему Мейсон, — за счет того, что ты провел здесь не слишком приятный вечер.

— Попал в точку, и я до сих пор не пойму, какого дьявола не двинул домой после того, как осмотрел Кента.

— Ты забыл, что собирался встать с рассветом, чтобы понаблюдать за отбытием брачной парочки.

Келтон энергично замотал головой в знак протеста:

— Нет уж, только не я. Я слишком долго занимаюсь медицинской практикой, чтобы в полной мере ценить возможность хорошо выспаться тогда, когда мне это удается. Я не стану вскакивать спозаранку ради какой бы то ни было брачной парочки, отбывающей затем, чтобы пожениться в аэроплане.

— Не будь таким пессимистом, — запротестовал Мейсон. — Подойди и взгляни на этот дворик в лунном свете, Джим. Разве это не прекрасно?