и посмотрим на лучшую бригаду Колымы перед тем, как ее разогнать…

– Ну, что вы говорите?! Так уж сразу разогнать! – полковник решил, что песцовая шуба для жены обеспечена, не стал перегибать палку. – Составчнк, согласитесь, не блестящий. Но ведь работают же, черти полосатые! Ваши доводы мне кажутся более убедительными, нежели…

– Донос полковника Оскоцкого?

– Дело не в названии. Привлекательна сама идея: ориентир, зажечь маяк. Райком партии как отнесся?

– Положительно. Поддержал полностью.

– Да нет. Конечно же, это интересно, братцы! Привыкли работать с оглядкой, а Владимир Ильич не уставал повторять слова о творческой инициативе масс.

На пороге кабинета без стука появился адъютант, держа ладонь у блестящего козырька фуражки, доложил:

– Машина подана!

Инспектор бодро зашагал к вешалке, а оказавшись на крыльце, с наслаждением втянул в себя пахнущий тающими помойками воздух:

– Это же не воздух – колымский бальзам! Завидую вам, ребята!

– Место начальника лагеря вас устроит? – шутливо спросил Дочкин.

– Хи! – полковник изобразил на лице грусть. – Кто меня отпустит? Работы невпроворот, хотя и зовет Колыма – матушка, но долг есть долг…

– Я вас понимаю, Петр Мокеевич, – сочувственно кивнул начальник управления. Холодные глаза его говорили совершенно о другом.

В рабочей зоне к остановившемуся «ЗИМу» подскочил капитан Серякин:

– Группа охраны, товарищ полковник!

– Лишнее, капитан, – Дочкин подумал и сказал: – Значит так, вы – с нами. Солдаты – в машине. И побыстрей найдите бригадира.

Упоров появился вскорости. Остановился метрах в пяти, вытер ветошью ладони, – ветошь положил в карман.

– Подойдите! – приказал Губарь. – Вот тог самый бригадир, Петр Мокеевич.

Петр Мокеевич внимательно посмотрел в успевшее загореть лицо зэка и осторожно, словно тот сидел в клетке, протянул руку:

– Ну, здравствуй, Вадим Сергеевич!

– Здравствуйте, гражданин начальник!

Сквозь розовый атлас кожи Упоров почувствовал легкую дрожь в пухлой ладони полковника, нарочно придержал ее, чтобы продлить самодеятельную муку гражданина начальника.

Руку инспектор все-таки освободил, тут же прижав ее к сердцу, попросил валидол:

– Мотор пошаливает.

Положил под язык протянутую адъютантом таблетку и сказал:

– Вот она, чекистская доля. Это и ваше будущее, товарищи.

Прием был давнишний, проверенный, действовал безотказно.

– Может, вернемся, Петр Мокеевич?

– Боже избави! Мы приехали работать, и пусть этот приятный молодой человек познакомит нас с деятельностью бригады.

– Пойдемте! – вдруг решительно сказал Упоров. – Видите – полигон? Через три дня начинаем мыть. Вскрыли в прошлом году. Возьмем где-то около двадцати килограммов золота.

– Верхний полигон, мне сказали, богаче?

– Богаче, гражданин начальник, – согласился зэк. – Но куда девать низ? Он кончит нижний блок.

– Надеюсь, вы рассчитываете не на глазок?

– Согласовано с геолого-маркшейдерский службой. Не самовольничаем.

Инспектор не преминул указать:

– Самовольство – дорога к преступлению. Согласованная инициатива – вот что необходимо людям, сознательно вставшим на путь исправления. Когда будет готов второй прибор?

– Завтра к вечеру, гражданин начальник.

Зяма Калаянов отбросил с потного лица защитный щиток и спросил у московского инспектора:

– Чем интересуетесь, гражданин начальник?

Петр Мокеевич оглядел свиту, весело ответил:

– Вами, дорогой товарищ. Не знаю уж, как вас зовут.

Зэк вытер о брезент штанов руку, но, поймав свирепый взгляд капитана Серякина, открыл в улыбке золотые зубы, а руку спрятал за спину:

– Очень приятно! Член передовой бригады Зяма Калаянов. У вас, случаем, закурить, чего доброго, не найдется?

Проходящий мимо Гнатюк опустил защитный щиток, и Зяма к своей просьбе больше не возвращался.

Желтое пламя резака шаркнуло по намеченному мелом контуру, металл закипел тягучей малиновой пеной с черной пустотой посередине.

– Он будет наказан, – коротко ответил бригадир на вопросительный взгляд полковника Губаря.

– Даже так! – инспектор, по-видимому, был доволен решительностью бригадира, но для порядка заступился за Зяму. – Мне кажется – можно обойтись замечанием на первый раз.

– Бугор! – высунулся из кабины бульдозера Гарик Кламбоцкий. – Соляра кончается. Шевели рогом, начальник!

– Знакомое лицо, – произнес задумчиво инспектор. – Он случайно не работал в аппарате ЦК?

– Нет! – не сдержавшись, прыснул Дочкин. – Он работал в цирке. Знаменитая труппа «Летающие звезды». Отбывает наказание за ограбление банка.

Все было именно так. Начальник управления мог добавить и некоторые подробности суда над неудавшимся «медвежатником», когда в последнем слове старик развел руками, произнеся одну фразу:

– Номер не удался…

И сел на скамью, показав прокурору язык через щель от потерянных на допросах зубов.

Сейчас язык прикрывал ту же щель, смиряя свист в словах, а бывший артист явно желал быть узнанным.

– Что с солярой? – встревоженно спросил Губарь.

– Все в порядке, гражданин начальник. Просто вольничать не даем. Пусть знают – соляры в обрез.

– И пусть не позволяет себе подобных выкриков, – инспектор был явно смущен своим промахом. – Что это значит – «шевели рогом, начальник»? Вы с ним построже!

У Упорова свело челюсти, но Вадим нашел в себе силы, чтобы не сдерзить, при этом глаза у бригадира стали какими-то отсутствующими, словно он смотрел в себя.

– Простите, гражданин начальник, но, как я понимаю, заключенный Кламбоцкий не папиросы у вас просил. Заключенный Кламбоцкий болеет за судьбу государственного плана…

– Прекратите, Упоров, – остановил зэка полковник Дочкин.

– Постойте! Постойте! – Петр Мокеевич обнял Дочкина за плечи. – Пусть продолжает. Вот сейчас я вижу воочию – все происходящее не спектакль, а живое дело. Понимаете, товарищи, – живое! Заключенный болеет за план государства. Он себя не отделяет от общих забот страны.

«Сука скользкая!» – ругнулся в душе Упоров.

– …И еще я обратил внимание на профессионализм членов бригады. Вы располагаете всеми профессиями…

– Кроме охранников, гражданин начальник.

– Что? Не понял…

– Я сказал – «кроме охранников». Мы же – заключенные.