«бывших» безуспешно пытались вложить кое-какие знания по кое-каким наукам. После окончания школы он получил свое законное место в институте международных отношений. Впереди лежала ровная дорога с вешками от первой должности работника посольства в недоразвитой африканской стране до персональной пенсии и персональной могилы на Новодевичьем кладбище.

Перед самым окончанием института ему подыскали достойную невесту из семьи потомственных революционеров. Анжелика работала в аппарате ЦК ВЛКСМ.

Девушка была расчетлива, деловита, и он ее любил.

Во всяком случае, мама говорила его будущей теще – жене заведующего отделом ЦК КПСС:

– Сережа без ума от Анжелики. Когда они идут по улице, все оглядываются.

Мама лгала: они никогда не ходили по улице пешком…

Однажды Серж, как его звала Анжелика, затащил суженую в свою комнату, захлебываясь от нетерпения, предложил устроить репетицию брачной ночи. Невеста вынула из крашеного рта американскую сигарету, пустив в лицо Сережи дым, целомудренно произнесла:

– До свадьбы – ни-ни!

Он ждал свадьбы, как алкоголик открытия пивного ларька. Верил ей, как можно верить только секретарю партийной организации, пока не застал в дачной постели… с папой. Оказывается, их сожительство стало традиционным с момента появления девушки в доме Любимовых.

Потерявший голову Сережа кинулся к маме. Она схватила кремлевский телефон, но… трезво взвесив последствия, налила сыну стакан виски. Мать и дитя пили два дня, даже не заметив того, что стали любовниками. Все случилось как бы само собой. Мстительно и страстно. Тем дело могло кончиться, умная мама говорила:

– Теперь вы в расчете, сынок. Но Анжелику нам надо сберечь…

Вмешался случай: в спальню вошел неожиданно примчавшийся по звонку домработницы папа. Он был взбешен.

Сережа оценил ситуацию, как неразрешимую миром. Будущий дипломат сунул под подушку руку, и рука вернулась на свободу, сжимая рукоятку пистолета, подаренного папе лично маршалом Жуковым.

…На суде он не мог объяснить судьям, почему стрелял. Да еще так точно, сразив папу первой пулей в лоб.

Там же возмущенная невеста очистила себя гневной речью в адрес сумасшедшего подонка, примазавшегося к комсомолу и обманувшего ее искренние надежды на чистую, идеологически выдержанную любовь. Бедная мама тоже была вынуждена осудить сына, чтобы получить персональную пенсию как вдова видного государственного деятеля. После объявления приговора Сережа крикнул ей из-за загородки:

– Прости, если можешь! Отнеси цветы на папину могилу…

Хотя в зал заседания пускали по специальным пропускам, многие плакали, даже Анжелика, три дня назад сделавшая аборт от покойного папы…

В лагере к Сергею отнеслись неплохо – все-таки Любимов. Ему было куда тяжелее расставаться с привычным образом жизни, нежели какому-нибудь лихому пролетарию или интеллигенту, который слаще моркови фрукта не ел. Да и звоночки, тайные ходатайства нового мужа мамы, человека влиятельного в партийном мире, сыграли свою положительную роль.

Бог не дал ему ума, но инстинктивно, недолгим опытом предшествующих поколений, личными наблюдениями он уловил главное – должность почтальона и ответственного за художественную самодеятельность поможет выжить. Сергей дорожил ею свято, как в свое время дорожил званием комсомольца, а позднее – комсорга.

– …Ты что, пидор, дверь широко распахиваешь? – укорил Сережу Зяма Калаянов, прервав процесс перекалывания профиля товарища Сталина в задумчивую русалку на голой груди Гарика Кламбоцкого. – Такого человека застудить можешь!

Кламбоцкий покровительственно кивнул Зяме, а Сереже показал кулак с бронзовой печаткой на пальце.

Сережа, однако, имел наглость не обратить внимания на критику с верхних нар, прошел от неплотно закрытых дверей барака до стола, где бригадир с пришибленным Ольховским что-то рисовали на клочке бумаги.

– Читайте! Завидуйте! – голосом Маяковского прокричал счастливый Убей-Папу, припечатав на грязный стол газету «Заря коммунизма». – Здесь – про вас, товарищи! Поздравляю!

Зяма докалывал вуаль, прикрывающую усы Генералиссимуса, и от вспыхнувшего любопытства чуть дальше погрузил иголку. Гарик заорал. Калаянов извинился и спросил у почтальона:

– Ну, и что за нас говорят в том брехунке?

– Замечательно пишут! Прекрасный, выдержанный в духе времени материал! Открывающий и раскрывающий процессы демократизации нашего общества.

– Ша, убивец! – рявкнул сбитый с толку Зяма. – Я эту феню не понимаю. И вообще тебе надо прекратить стрелять в родителей, Серж, – заговариваешься. Читай, как на бумаге.

Бригадир поймал вопросительный взгляд почтальона, кивнул:

– Погромче, чтоб всем было слышно.

У Любимова был сочный, хорошо поставленный голос: 'Комплексная бригада Упорова досрочно выполнила план добычи золота. Параллельно с основными работами коллектив по собственной инициативе отремонтировал четыре бульдозера, сварил промприбор для будущего сезона. Уже подготовлено два полигона для ведения работ открытым способом. Эксперимент начнется с нового промывочного сезона. Сейчас победители социалистического соревнования в честь годовщины Великой Октябрьской социалистической революции ведут нарезку шахт. Темпы ударные!

– Труд – показатель отношения к осознанию своей вины, – сказал вашему корреспонденту бригадир В. Упоров, – в нем выражено желание советского человека сделать свою Родину еще богаче и сильнее…'

– Сука трепливая! – Упоров сурово стрельнул взглядом в сторону смутившегося Соломона Волкова. – Самого в блудную заносит и меня тянешь!

Ничего не понявший Убей-Папу перевел дыхание, восхищенно сказал:

– Здорово! Прямо как в «Правде»! Замечательно!

Далее здесь пишется про многонациональный состав бригады, хорошую организацию труда, о ворах, вставших на путь исправления…

– Это еще какие там воры встают на путь?! – забеспокоился и даже изменился в лице Дьяк. Он надел очки, посмотрел на Сержа, как на человека с плохой репутацией.

– Здесь не сказано, – пролепетал почтальон, – в общем, без конкретных фамилий, Никанор Евстафьевич.

– Вопчем? – вор вытер со лба пот и снял очки. – Тогда ладно, тогда читай. Не нравится мне, Соломончик, такая газета.

– А вы что?! – Убей-Папу всплеснул руками. – Слушайте дальше: «Партийная организация управления…» Вдумайтесь в эти слова: партия вам доверяет! А Соломон Маркович здесь ни при чем, статью написал… – он сделал многозначительную паузу, взглядом ученого, стоящего на пороге великого открытия, обвел зэков, – выпускник МГУ Игорь Лукин! Сын первого секретаря райкома партии Ивана Николаевича Лукина.

Поздравляю!

– Ну, так и что нам теперь за это причитается? – спросил, вытирая о телогрейку руки, Зяма Калаянов.

– Как что?! Почет! Уважение! Впервые открыто и честно!

Среди опасных, усталых циников с самокрутками в ухмыляющихся ртах Сережа чувствовал себя существом возвышенным, но непонятым, и, вконец огорченный, махнул рукой:

– Эх, вы! Люди всю жизнь о таком мечтают. Совесть у вас где?!

– Совесть у нас стерильна, дорогой наш ворошиловский стрелок, а почета мне и в Одессе хватало: каждый уважающий себя мент имел в кармане мою фотографию. Народная мудрость гласит: «Дайте свободу – почет украду…»