Лысый замедлил шаг, продолжая говорить вполголоса:

– Грызун, а он шесть раз бегал, пока ногу не сломали, впрудил тебя мне. Не прямо. Ты же знаешь эту гнилушку: он прямо ничего не скажет, но и я не так глуп, как кажусь…

Зэки остановились без договоренности. Лысого не смутил долгий, сумрачный взгляд Упорова. Несколько секунд они вглядывались молча и напряженно друг другу в глаза, пока бригадир не закончил коротко то, к чему подводил разговор:

– Ты бежишь, Вадим.

– Это решено, – подтвердил Упоров, успев подумать: «Слава богу, все поверили!»

– Дело хозяйское, – Никандра был огорчен и не хотел скрывать свое состояние. – Из тебя мог получиться настоящий бугор.

Он достал из кармана цветастую тряпицу, вытер взмокшую шею:

– Дорогу загораживать не стану, а чем могу – помогу. Пойдем, мент заждался…

Старшего лейтенанта Упоров узнал сразу: им оказался тот самый офицер, тогда еще лейтенант, что сидел в зале суда рядом с зеленоглазой Натальей Камышиной и, краснея от собственной смелости, шептал ей что-то на ухо. Она плакала. Он видел ее слезы, очень ими гордился в душе. Розовощекий чекист с широкой полоской усов над тугими приятными губами нетерпеливо вышагивал перед кирпичной стеной здания, где размещалась вахта, обходя повылезавшие из земли травянистые кочки.

– Он, – кивнул Лысый, остановился у доски объявлений, где висели фотографии двух пойманных в очередном побеге зэков.

– Здравствуйте, гражданин начальник! Вы меня вызывали?

Упоров остановился перед старшим лейтенантом, сложив за спиной руки.

– Давно! – обиженно выпалил старший лейтенант, но вскорости остыл, говорил вполне миролюбиво. – Василий Пантелеймонович лично интересовался, как идут у вас дела, Упоров.

Офицер протянул ему пачку «Казбека» и сказал, нервно оглядевшись по сторонам:

– Возьмите.

– Благодарю, гражданин начальник, курить бросил.

– Все равно возьмите, – настаивал старший лейтенант. – Там – письмо от вашей знакомой. Побыстрей!

Зэк взял пачку, сунул в карман клетчатой рубахи и вопросительно уставился на чекиста.

– Так что мне передать Василию Пантелеймоновичу? Начальник управления интересуется, а вы как-то странно…

– Да я, признаться, думать не посмел. Решил – разговор для порядка. Профилактический. Одно можете сказать начальнику управления – доверят бригаду, она будет лучшей.

Старший лейтенант покровительственно улыбнулся, но, глянув на торчащую из кармана рубахи зэка пачку «Казбека», приказал:

– Это спрячьте! Не хватало через вас неприятность схлопотать.

– Не волнуйтесь, гражданин начальник, я уже пошел. До свидания!

– До свидания, Упоров. Вы – симпатичный человек. И, по-моему, честный.

«Мент переживает за папиросы», – отметил про себя Упоров, улыбнувшись старшему лейтенанту, сказал:

– Благодарю. Ваши слова да прокурору – в уши.

Чекист рассмеялся. На щеках появились две аккуратные розовые ямочки, придавшие его симпатичному лицу детскую беззаботность.

«Он должен ей нравиться», – зэк уже смотрел на смеющегося чекиста без одобрения. Смех был приятным, открытым смехом не научившегося прятать чувства и оттого очень обаятельного человека. Зэк не стал слушать.

Умышленно небрежно повернулся спиной, успев заметить недоумение в глазах офицера и порадоваться перемене настроения того, кто этим вечером продемонстрирует свои симпатичные ямочки зеленоглазой Наталье Камышиной. А пока он замолчал, точно поперхнулся собственным смехом.

– Свидание окончено! – Упоров дернул за рукав бригадира, тоже засмеялся, но настоящего, искреннего смеха, как у гражданина начальника, не получилось…

…'Здравствуйте, Вадим!' Он подсунул письмо под самую лампу, хотя и без того почерк был четкий, разборчивый. Ему даже показалось – продуманный.

«Не второпях писала, – Упоров разгладил письмо ладонью. – Она тебя помнит. А этот петух с ямочками, он просто – рядом. Ну что в нем интересного, кроме пистолета?!»

Любовь тихонько разворачивала свои коварные сети – в них билось его пойманное сердце.

– Ты чо, Вадим?! – испуганно приподнялся заспанный Ключик, – Никак бредишь? Може, водицы тебе? Принесу!

– Спи, Андрюша, спи, – Упоров приветливо помахал ему рукой, чем еще больше обеспокоил зэка. – Я письмо от невесты читаю.

– С четвертаком?! – Ключик был заинтересован. – Невеста? Как глухарь на току – доверчивый. Забудь и спи.

– Это еще почему?! – ему удалось изобразить гнев, при всем том он понимал – Ключик прав. Ждет она!

– Проверено, – Андрей сел и подтянул к небритому подбородку колени. – Моя три года. Потом ее стало беспокоить то, что она – яркая женщина, такое добро пропадает без использования. Биксы они, Вадим! Лучше я тебя с Гришей познакомлю Цигопским из шестого барака. Ласковый…

– Заткнись, дерьмо!

– В бескорыстие не веришь, – Ключик зевнул, – членоплет нашелся. Невеста! Ну, надо же такое с четвертаком придумать! Спи, жених.

Упоров дождался, когда Ключик захрапят, и продолжал чтение.

«…Связала вам теплые носки на зиму. Две пары. Я боюсь здешних зим. Впрочем, наши, ленинградские, тоже не подарок. Всю прошлую зиму бегала на занятия с насморком. Тем не менее, каждую ночь вижу свой город во сне. А вчера мы с вами гуляли по Невскому. Забавно? Идем, смеемся. Подходит Важа Спиридонович Морабели и спрашивает: – Весело? Ничего – скоро плакать будете».

Слова начальника отдела по борьбе с бандитизмом были подчеркнуты.

«…И тогда вы задумались. Вы долго думали, Вадим. Так долго, что я проснулась с беспокойством за вас. Села, написала письмо, которое хочу закончить искренним: Храни Вас Господь! С уважением, Натали».

– Натали! – тихо произнес он, закрыв глаза. В имени было что-то загадочное, принесенное в вонючий барак из старинных романов о любви и верности. Сладостное утомление ожиданием:

– Натали…

Возвышенные мысли, впрочем, тут же оборвались, он уже думал о реальной жизни: 'Полковник, значит, уверен, «то непременно меня поймает и продиктует условие. Или убьет… Потом, конечно, убьет. Привык к подлости».

Зэк стукнул кулаком в столб, и он загудел. Медленно разорвал на мелкие кусочки письмо Натали, лег, укрывшись с головой одеялом, совсем не надеясь на сон, а секундой или часом позже (память не удержала подробностей случившегося) он потерял себя во времени и пространстве…

– …Очнулся, – пришел откуда-то издалека голос.

По лицу потекла вода. Он ловил ее воспаленными губами, ощущая внутри едва ощутимое движение холодного ручейка.

– Обморок! Нашатырю бы дыхнуть

– Ничего даром не проходит…

Чуть погодя лица стали узнаваемы. Он вспоминал вялой памятью больного человека, кому они принадлежат. За лицами сразу начинался барачный потолок и они были словно подвешены к нему невидимыми веревочками. Вода прекратила течь. Остался ее прошлый след, – былое русло, сохранившее прохладу исчезнувшего ручейка.

– Где болит, Вадим? – спросил Лысый, перестав хлопать по щекам.

– Уже нигде. Прошло… Сильно кричал?