Зуб во рту генерала ФСБ Федора Филипповича Потапчука перестал болеть, и генерал о нем пару дней даже не вспоминал. Когда боли нет, об этом не думаешь. Но, перевернув листок перекидного календаря, Федор Филиппович увидел запись: «Яков Наумович Кучер. Визит». Генерал улыбнулся: «Сегодня к зубному. Придется потерять пару часов. Поеду сразу же после обеда, как договаривались».

Работы у Потапчука было не так уж и много: два совещания, встреча с генерал-лейтенантом Огурцовым. И, придя от шефа, Потапчук взглянул на часы,

— Пора, — сказал себе и, подойдя к зеркалу, оскалил зубы. — Ну вот, Яков Наумович расскажет пару старых новых анекдотов, поковыряется минут двадцать, и о зубной боли можно будет забыть лет на пять до следующего визита.

Потапчук вызвал по селектору машину. Он шел по коридору быстро, боясь, что кто-нибудь из вышестоящих чинов задержит, и можно статься, надолго, а тогда визит к Якову Наумовичу не состоится. Но все обошлось. Генерал вышел на улицу, глянул на ясное небо, с облегчением вздохнул и забрался на заднее сиденье автомобиля. В портфеле лежала бутылка шикарного армянского коньяка, подаренного генералу пару лет назад во время его командировки в Ереван.

Он назвал адрес и, поглаживая портфель с коньяком, подумал о том, что жизнь, в общем-то, не такая уж скверная штука.

— А ты как думаешь? — обратился он к водителю, словно тот мог прочесть его мысль.

— О чем думаю?

— О жизни что ты думаешь?

— Ничего я о ней не думаю, живу и живу.

И генерал понял, наверное, это и есть самый правильный ответ — не думать о превратностях судьбы, а просто жить, Наслаждаться каждым часом, каждым днем.

Еще не подъехав к месту, Потапчук увидел у клиники Якова Наумовича Кучера милицейские машины и толпу людей. По спине пробежал холодок, подобные картины Федор Филиппович не любил, хотя и привык к ним, они были для него будничными.

— Ну-ка, давай туда, — уже властно обратился генерал к водителю.

Машина заехала на площадку. Тут же выскочил сержант и замахал полосатой палкой, указывая черной «Волге» генерала покинуть это место.

— Поезжай, — зло буркнул Потапчук. Сержант отскочил в сторону и ударил жезлом по капоту.

— Я тебе ударю! — высунулся из кабины водитель. — Так ударю, что мало не покажется!

— Куда прете, не видите, что ли?

Водитель остановил машину. Потапчук вышел и коротким движением сунул свои документы под нос сержанту. У того аж дыхание перехватило, он побледнел.

— Ладно, не расстраивайся, — отодвинув сержанта, произнес Потапчук, — что здесь такое?

— Не знаю, что там, товарищ генерал, — четко по-военному отрапортовал сержант, — мне велено перекрыть движение и никого, кроме служебных, не пускать.

— Понял. Молодец.

Потапчук с портфелем, втянув голову в плечи, быстро двинулся к клинике. На крыльце его опять задержали, но, увидев удостоверение генерала ФСБ, с извинением впустили. То, что узнал Потапчук, его ударило в сердце. Разговаривал с ним подполковник из МУРа, даже его фамилию Федор Филиппович от расстройства не запомнил. Он к нему так и обращался:

— Подполковник, когда это произошло? Где тело? Что вынесли?

Подполковник отчитался. Генерал, в сопровождении полковника, все осмотрел, давая на ходу невнятные пояснения. Генерал покинул клинику и направился вместе с симпатичной плачущей девушкой на квартиру Якова Наумовича.

На лице вдовы Якова Наумовича было странное выражение: брови приподняты, глаза расширены, словно она чему-то невероятно сильно удивилась, и эта маска замерла. Она узнала генерала, поднялась с кожаного дивана, над которым висели две картины в одинаковых рамах.

Потапчук обнял женщину за плечи и зашептал единственное, что пришло в голову:

— Я разберусь, обязательно разберусь, поверьте мне.

— Да, да, да… — отвечала односложно вдова Якова Наумовича. — Хотя что это изменит? Он вчера так радовался, говорил, вы придете в гости, я приготовлю рыбу. Он любит рыбу… — потом вдруг она поправила себя: — Любил. Я, наверное, теперь на нее смотреть не смогу. Боже, какой ужас! Какое горе, как это все темно!

Генерал усадил вдову на диван. Ее тут же обняли за плечи незнакомые мужчина и женщина. Мужчина кивнул генералу, словно был с ним знаком.

Потапчук покинул квартиру, в которой было невероятно тихо, но очень людно. Все двигались бесшумно. Зеркала уже были завешены тканью, и даже экран телевизора тоже покрывала черная шаль.

Из машины генерал позвонил полковнику МУРа и в прокуратуру. Он попросил, чтобы вся информация, которая есть по убийству Якова Наумовича Кучера и по ограблению его клиники, была предоставлена ему незамедлительно.

— Если надо связаться с вашим руководством, сошлитесь на генерала Потапчука и генерал- лейтенанта Огурцова. Он будет в курсе. И вообще, полковник, ссылайтесь хоть на Господа Бога, но это дело надо раскрыть как можно скорее.

Водитель, покрутившись на месте преступления, наслушавшись разговоров, был в курсе событий.

— Федор Филиппович, — глядя в зеркальце заднего вида на удрученное лицо Потапчука, сказал водитель, — а зуб-то вы вылечили?

— Да ну его к черту, какой зуб? Я о нем забыл. Мерзавцы! Ну, подонки! Да езжай ты поскорее, что тянешься, как похоронный катафалк! — буркнул генерал и отшвырнул в сторону портфель с бутылкой армянского коньяка.