– Почему бы тебе не отвезти ее обратно в Москву? – предложил Сет. – Я уверен, ее тетка и двоюродные братья обрадуются, увидев свою родственницу.

Я метнула на него злобный взгляд…

Одесса оказалась грязным портовым городом. По узеньким улочкам сновали нищие, проститутки, встречались пьяные моряки и купцы, мелкие торговцы и воры-карманники. Мы с Сетом вылезли из саней и сердечно попрощались со Степаном, Махнув нам на прощание, он отъехал, а Сет повернулся ко мне.

– Я тоже скажу тебе до свидания. Не могу утверждать, что получил удовольствие от общения с тобой, но это было занятно. – Он покопался в кармане и швырнул мне монету. – Прощай, цыганочка.

– Не называй меня так! – Я ловко поймала в воздухе монетку. – Я теперь горгио, как и ты.

Мы мерили друг друга враждебными взглядами. Он с демонстративным презрением разглядывал мои яркие юбки и шарфы, красные сапожки и шали. Затем откинул назад голову и весело расхохотался. Я сжала руки в кулаки.

– Ты, грязный пес. Как ты осмеливаешься смеяться надо мной? Ты думаешь, это так сложно – быть горгио?

– Кто угодно может быть горгио, – ответил он, посмеиваясь, – весь мир вокруг полон ими. Но стать культурным, образованным человеком – это совсем другое дело. А ты, мой маленький дружок, и за сто лет не станешь воспитанной женщиной. Ты так и останешься на всю жизнь маленькой грязной цыганкой, не важно, как ты будешь себя называть.

– Лжешь! – Я сощурила глаза. – Пусть тебя испепелит солнце!

Сет подхватил чемодан и пошел прочь, все еще посмеиваясь себе под нос. Я следовала за ним на некотором расстоянии. Он думает, так просто от меня отделаться? Дурак. Я передала ему слова Урсулы, а он не поверил. Но скоро, очень скоро он убедится, что старуха говорила правду.

Сет зашел в ресторан поесть, а я поджидала его снаружи. Выйдя на улицу, он сделал вид, что не замечает меня, и пошел дальше. Мои сапожки выбивали громкую дробь на вымощенной булыжником мостовой, пока я семенила рядом, стараясь не отстать.

– Какой самый культурный город в мире? – спросила я. – Париж, ведь так? Если я хочу стать настоящей горгио, стать воспитанной женщиной, я должна туда поехать.

– Нет.

– Если ты возьмешь меня с собой, то я в долгу не останусь: я отплачу тебе добром за добро. Я теперь одна в целом мире, и ты не можешь бросить меня в этом дьявольском месте! Я умру еще до захода солнца.

– Хорошо. – Он, слегка прихрамывая, шел вниз по узкой улочке. Жаль, что я отдала ему мазь: этот мужчина явно не умеет быть благодарным.

– Мне обязательно надо попасть в Париж, мсье Сет, – причитала я. – Я думаю, ты должен взять меня с собой.

Он зашел в низкое здание рядом с пристанью. Я спросила прохожего, что там находится, и мне ответили, что здесь продают билеты. Я быстро проскочила внутрь.

– …отправляемся сегодня с отливом, – говорил мужчина за конторкой. – Должны прибыть в Марсель через два месяца, если повезет с погодой.

Сет повернулся, чуть не сбив меня с ног.

– Ты купил мне билет? – с надеждой спросила я. – Ты заслужил мою благодарность до скончания веков! – Я попыталась поцеловать ему руки, но он резко оттолкнул меня и вышел. Я поспешила за ним. – Не оставляйте меня здесь, мсье Сет! – громко кричала я. Мне удалось снова уцепиться за его рукав. Вокруг нас уже собралась небольшая толпа. – Вы не можете так поступить со мной! Ой-ой-ой, – я взглянула на окружающих, которые с интересом пялились на нас, – этот человек – мой муж, и он сказал, что бросит меня! Мне всего лишь четырнадцать, и я беременна! Он не оставил мне ничего, ни копейки денег, а сейчас подло бросает меня! Нельзя верить французам. Ой-ой-ой, есть ли еще такая несчастная девушка, как я?

Сету, однако, удалось ускользнуть, прежде чем люди в толпе вникли в смысл моих причитаний. На этот раз я не стала бежать за ним. Он скорее всего отправился на корабль, а я знала, что меня туда не пустят без билета. Что же делать? Неожиданно я больше всего на свете захотела оказаться именно на этом корабле. Но у меня не было денег. Я взглянула на монету, которую Сет швырнул мне – десять рублей, империал. Я поспешила назад в билетную кассу.

– Что тебе надо, цыганка? – грубо спросил человек в окошке. – Убирайся отсюда. Здесь не разрешается просить милостыню.

– Я хочу попасть на судно, которое сегодня вечером отплывает во Францию. Сколько это стоит?

– Самые дешевые места в каюте – тридцать рублей. В трюме – двадцать два.

– Мне не нужны постель или крыша над головой, – нетерпеливо сказала я. – Я посплю и на палубе. Сколько?

– Двадцать рублей, – холодно ответил он.

– Ты вор и бандит! Содрать с бедной сиротки двадцать рублей за кусок палубы! Ба! Я лучше пешком пойду в Париж. Как насчет десяти рублей?

– Пятнадцать, – сказал мужчина, – и ни рублем меньше.

– Десять, – упрямо повторила я. – Мне еще надо купить еды. А я бы отдала тебе десять рублей прямо сейчас.

Мы долго торговались и сошлись на тринадцати рублях. Это означало, что мне надо где-то раздобыть три рубля и еще деньги на еду. Я сказала, что вернусь через час с тринадцатью рублями, и, если он продаст мое место кому-то еще, я вырежу у него сердце ножом, который все время ношу под юбками. Он струхнул, действительно поверив, что я не расстаюсь с оружием.

Я пошла к пристани посмотреть на корабль. Мой корабль. Я увидела Сета, стоящего у поручней, и весело помахала ему. Он кое-как улыбнулся в ответ. Этот дурак думает, что мы навсегда расстанемся, как только начнется прилив. Ничего, скоро он убедится в обратном!

Я выбрала место так, чтобы меня было слышно на корабле. Хорошее местечко, закрытое от пронизывающего ветра, и вместе с тем очень оживленное. Люди так и сновали здесь взад-вперед. Я села около стены и приготовилась: вывернула ногу, сделав вид, что я хромая, провела руками по земле, а потом по лицу. Готово! Но нет, красные сапожки слишком чистые, слишком богато выглядят. Я сняла их и спрятала в узел. Подобрав валявшуюся на земле грязную тряпку, я быстро намотала ее на «хромую» ногу.

– Пожалуйста, подайте, кто сколько может. Сударыня, подайте мне, я не ела неделю. Помогите, чем можете.

Подавали мне хорошо, но все же недостаточно: за десять минут я собрала пятнадцать копеек, однако до столь необходимых мне трех рублей было еще далеко.

Опытной рукой я придала узлу вид запеленатого ребенка. Живой младенец, конечно, был бы лучше, но, если «этот» будет молчать, как мертвый, тоже ничего. Я снова запричитала и тут же почувствовала разницу: хромая девочка – очень жалкое зрелище, но хромая девочка с младенцем, который настолько голоден, что не может кричать, – это по-настоящему берет за душу. Я прятала деньги, как только они падали на землю, – глупо показывать, что у тебя их и так уже немало. Провожая взглядом каждую монетку, я считала в уме: шестьдесят, восемьдесят, сто! Осталось еще два рубля. О, как замечательно, мне попался мужчина с нечистой совестью – остался один рубль!

Неожиданно сверху на меня упала чья-то тень. Я подняла голову и встретила взгляд холодных голубых глаз Сета. Никаких смешинок, в них только негодование.