разглядеть человека, о котором Дашка успела прожужжать ему все уши.

Более непохожих людей, чем эти двое, нельзя было себе даже представить. Типичный негр или эскимос имел, наверное, с Дашкой большее сходство, чем ее родной брат.

Дарий был кряжист до такой степени, что производил впечатление человека, у которого под верхним платьем надето сразу несколько бронежилетов. Его лицо напоминало чугунную отливку, только что освобожденную от опоки, а черные жесткие волосы торчали на голове, как кабанья щетина.

Губы и глаза ему вполне заменяли узкие горизонтальные щели. Нос, многократно сшитый хирургами, невольно внушал трепет — люди с таким носом не щадят ни себя, ни других.

Если что-то и объединяло брата с сестрой, так только состояние психики. Дашка была ненормальной, а Дарий и вообще сумасшедшим. (В последнем Синяков не сомневался ни на йоту.)

Пахло от Дария всем, чем угодно, в широком диапазоне от чеснока до коньяка, но больше всего — бензином. Только сейчас Синяков сообразил, что пулеметный грохот, надо полагать, распугавший всех злых духов, был всего лишь звуком мотоциклетного движка, с выхлопных труб которого для пущей резвости сняты глушители.

— А это еще кто? — глядя на Синякова, но обращаясь к сестре, поинтересовался Дарий.

— Друг сердечный, — дерзко ответила девчонка.

— Не староват ли?

— Мне в самый раз.

— А что будет, если я ему сейчас по торцу врежу? — ровным голосом произнес Дарий.

— По торцу и сдачи получишь, — это были первые слова, сказанные Синяковым в присутствии Дашкиного брата.

На всякий случай приготовившись к драке, он тем не менее вставать с лежанки не спешил. Не верилось, что человек такой силы и, судя по многократно расплющенному носу, такого спортивного опыта унизится до того, что ударит сидящего.

— Ты, дядя, похоже, шустрый. — Лицо Дария оставалось по-прежнему невозмутимым. — Вот только зачем к пацанке цепляться? Неровня она тебе.

— Я сама к нему прицепилась! — В доказательство этому Дашка крепко обняла Синякова, а тому не осталось ничего другого, как промолчать.

На Дария столь горячее заявление не возымело никакого действия.

— Ты мне шары-то не втирай, сестренка, — сказал он. — Я тебя знаю, как цилиндр свой поршень. В смысле твоих дефектов.

— Что тебе нужно? — Похоже, Дашка начала озлобляться. — Ты зачем сюда явился? Выручать меня или нотации читать?

— Выручать, — кивнул Дарий. — Выручать из горячих объятий этого деляги. Он, между нами говоря, уже успел кое-где засветиться. Чужой он здесь. И ты, сестренка, можешь хлебнуть с ним горя.

— Я ее не держу, — заявил Синяков самым независимым тоном.

— Тем более, — снисходительно осклабился Дарий. — Люблю сговорчивых фраеров.

Синяков и на этот раз промолчал, но про себя отметил, что для офицера (если только эта версия соответствовала действительности) Дарий выражается чересчур свободно. Такой лексикончик скорее подходил бы лагерному вертухаю или оперу из уголовного розыска.

Между тем Дашка, настроенная сегодня по-боевому, и не думала уступать брату.

— Ничего у тебя не выйдет! — она показала Дарию язык. — Не разлучить тебе нас. Но уж если ты так о родной сестренке печешься, я, возможно, и уступлю тебе. Только, чур, при одном условии.

— При каком же, интересно?

— Пообещай, что поможешь ему, — Дашка приставила палец к груди Синякова.

— Ему? — Впервые в голосе Дария прозвучало что-то похожее на удивление. — С какой стати?

— Я так хочу.

— Хотеть не вредно. Не препятствую… А насчет вашей разлуки ты заблуждаешься. Все очень просто. Он сейчас получит по рогам, а ты по заднице. На этом и разойдемся. Он в одну сторону, а мы с тобой в другую.

— Врага нажить не боишься? — Голос Дашки упал до зловещего шепота, — Ты ведь меня знаешь…

— Не пугай. Я тебе не подружка Маша, на которую ты порчу напустила. И не старикашка-сосед, через твои хлопоты в могилу сошедший. — В устах Дария это был не упрек, а просто констатация факта.

Дашку слова брата возмутили до глубины души.

— Врешь ты все! Опорочить меня хочешь! — накинулась она на Дария. — Я на эту Машу ни разу даже косо не посмотрела, хотя она и увела у меня парня. А старикашка твой в крови человеческой всю жизнь купался! Надоело мне слушать россказни, как он маршалов да наркомов пытал!

«Очень интересно, — додумал Синяков. — Как видно, мне предстоит сегодня узнать много нового».

— Пугать я тебя не хочу братишка, — продолжала тем временем Дашка. — До и в конфликт со мной вступать не советую. Себе дороже будет. А этот деляга, как ты изволил выразиться мне прошлой ночью жизнь спас. Из огня вытащил. Представляешь, сколько бы тебе нынче хлопот добавилось, если бы не он. Гроб, цветы, музыка, водка, запуска. — Она стала загибать пальцы на левой руке, и Синяков обратил внимание, что они в полтора раза длиннее, хотя и в два раза тоньше пальцев брата. — Причем учти, хоронить меня пришлось бы в фате и подвенечном платье. Влетело бы тебе все это в копеечку!

— Для родного человека ничего не жалко. — Дарий мельком глянул на Синякова и снова перевел взгляд на сестру. — Чем же я буду обязан твоему дружку? Чего он хочет?

— Сын его в дисбат попал. И с тех пор ни слуху ни духу. Никто ничего сказать не может. Как будто бы сговорились. Мы уже и в суде были, и в прокуратуре…

— Вот это зря. — Даьй резко взмахнул рукой и поймал в воздухе что-то, заметное ему одному. — Засветились…

— Можно мне хоть слово сказать? — не выдержал Синяков. — Терпеть не могу, когда другие что-то за меня решают. Ведь как-никак речь о моем сыне идет.

— Говори, — милостиво разрешил Дарий.

— Вот вы здесь…

— Ты, — проронил Дарий.

— Что — ты? — не понял Синяков.

— На «ты» ко мне обращайся. Не ровен час, родней станем.

— Хорошо… Хотя нет! Это исключается! В смысле родни. — Получив от Дашки увесистый подзатыльник, Синяков чуть не прикусил язык. — Я что хотел сказать… Вот вы… Вот ты сейчас сказал, что мы, дескать, засветились. Как это изволите понимать? Я не шпион иностранный. И сюда приехал не на встречу с резидентом. Я приехал к родному сыну, проходящему в вашем городе срочную службу. Пусть он виноват, хотя это еще вопрос спорный, пусть осужден, но зачем же раздувать такую истерию? По какому праву от меня скрывают местонахождение этого самого дисбата? Почему мне не позволяют увидеться с сыном? Говорят, даже смертники имеют право увидеться с близкими родственниками… К чему эти зловещие намеки, эти угрозы? Почему все уговаривают меня как можно скорее уехать?

— А разве ты сам не хочешь уехать? — Вопрос был довольно странный, как, впрочем, и все поведение Дария, но Синяков незамедлительно ответил:

— Не раньше, чем увижусь с сыном.

— А ведь еще вчера ты мог уехать вполне спокойно, — произнес Дарий с оттенком сочувствия. — Даже полчаса назад. Даже вот в эту минуту. Но после того, что я скажу сейчас, твои шансы благополучно вернуться домой сразу уменьшатся.

— Нет, это прямо безумство какое-то! — Синяков заерзал на лежанке так, словно его кусали снизу кровососущие насекомые. — Одно из двух. Или ты из себя дурачка строишь, или хочешь меня дураком сделать.

— И то и другое. — Дарий, похоже, издевался над ним, исподволь готовя какой-то подвох, о чем предупреждала иголка, не только не остывшая, но раскалившаяся до такой степени, когда обычное железо