Дашка, свернувшаяся клубочком у него в ногах, похоже, собиралась бодрствовать до самого утра. Когда какая-нибудь из свечей гасла, она вставала и зажигала другую.

Однажды ей во мраке послышался какой-то подозрительный шорох, и она, вытащив из-под тряпья пригоршню ржавых, кривых гвоздей, стала разбрасывать их вокруг, приговаривая при этом заунывным голосом:

— Гвоздь из креста, гвоздь из гроба, оберегайте меня оба. Незваного гостя покарайте, а злого духа не подпускайте.

— Думаешь, поможет? — сонно поинтересовался Синяков.

— Должно помочь, — ответила Дашка, хотя и без подобающей такому случаю убежденности.

Синяков снова уснул, но очень скоро проснулся от Дашкиного толчка.

— Смотри, — даже не прошептала, а одними губами прошелестела она, указывая во мрак.

Там зловеще горели две близко посаженные красные точки.

Конечно, это могли быть простые стекляшки, отражающие огонь свечей, но уж очень симметрично они располагались. С другой стороны, для явления живой природы — чьих-то глаз, например — они были чересчур неподвижны.

— Кыш! — Синяков швырнул в ту сторону камень, подвернувшийся под руку. — Изыди, нечистый!

Точки на мгновение пропали, но снова появились примерно в том же месте.

— Мне страшно. — Дашка закуталась в шинель, словно это была неуязвимая кольчуга.

— Разве настоящие ведьмы боятся чего-то? — с напускной бодростью произнес Синяков, которому самому было очень даже не по себе.

— Они-то как раз больше всех и боятся! Потому что знают, какой ужас может подстерегать нас в этом мире. Особенно вот в таких местечках.

— Могу поспорить, это обыкновенная крыса.

— Тогда почему она не уходит?

— Спроси у нее. — Синяков изо всех сил старался успокоить девчонку, но для этого ему сначала нужно было успокоиться самому. — Эй, крыса, когда ты уйдешь?

Того, что случилось дальше, он никак не ожидал.

Раздался странный звук, одновременно резкий и протяжный — не то ворон прокаркал, не то кто-то, страдающий метеоризмом, освободился от кишечных газов.

— Ой! — взвизгнула Дашка. — Она сказала: «Никогда!»

— Тебе послышалось! Успокойся! — Синяков вынужден был схватить дрожащую девушку в охапку.

Ситуация очень не нравилась ему. Нужно было сматываться отсюда. И как можно быстрее. В крайнем случае девчонку придется нести на руках.

Путь отступления был только один, Синяков оглянулся, прикидывая расстояние до дверного проема. Там его поджидал новый сюрприз — в черном провале низкой арки горела еще одна пара красных огоньков.

Обложили! Со всех сторон обложили! И похоже, ни ржавые Дашкины гвозди, ни его собственные кулаки здесь не помогут. Остается надеяться только на чудо.

Клин вышибают клином, а одолеть нечистую силу может только другая нечистая сила.

Держа девчонку так, чтобы она не могла обернуться, Синяков нашарил на полу иголку, но сразу же отдернул руку — та жглась, словно только что побывала в пламени. Пришлось прихватить ее через обшлаг рукава.

Затем Синяков безо всякой жалости ткнул себя иголкой, но уже не в палец, где крови было комару на завтрак, а в запястье, туда, где бешено бился пульс.

— Выручи, родной! — взмолился он, обращаясь к неведомо где скитающемуся духу-покровителю. — Пей мою кровь, только выручи! А уж потом проси все, что тебе заблагорассудится! Я твой вечный должник!

Это было единственное, что он мог предпринять сейчас для своего и Дашкиного спасения.

Снаружи вдруг загрохотало так, будто покойники открыли стрельбу из спаренного зенитного пулемета. Грохот оборвался столь же внезапно, как и начался.

По ступенькам, ведущим в склеп, застучали тяжелые, уверенные шаги. Стало так светло, словно тот, кто спускался сюда, гнал перед собой шаровую молнию…

— Дешка! Братец! Это ты? — воскликнула девчонка, прикрываясь ладонью от слепящего света, бьющего со стороны дверей.

— Сколько раз я просил, чтобы ты не называла меня так. — Манера говорить выдавала человека, давным-давно надорвавшего свой голос командами. — Дарием меня зовут. Могла бы уж за столько лет и запомнить.

«Ясно, — подумал Синяков. — Дарий и Дарья. Брат и сестра. Два сапога пара».

Человек, носивший имя гордого персидского царя, не щадившего ни владык, ни жрецов, ни простых смертных, перевел луч карманного фонарика (нет, скорее

карманного прожектора) в глубь склепа.

Светящиеся точки, так напугавшие Дашку (да и Синякова изрядно смутившие), бесследно исчезли, и сейчас нельзя было даже сказать, что это было — мираж или реальная опасность.

Внимательно осмотрев все темные углы и стенные ниши, Дарий неторопливо двинулся в глубь склепа и, поравнявшись с последней свечой, направил фонарик в запретный для всех, кроме него самого, мрак. Мощный луч света, не встречая преград, ушел в неимоверную даль, но и там не обнаружилось ничего подозрительного.

Фонарик погас, и Дарий, судя по всему, удовлетворенный результатами осмотра, вернулся к лежанке. Гвозди, попадавшиеся по пути, он небрежно отбрасывал ногой прочь.

Синяков, минуту назад имевший неосторожность встретиться взглядом с лучом фонарика, ощущал себя сейчас хуже, чем слепая курица.

— Дом зачем сожгла? — хмуро спросил Дарий. Присутствие Синякова он явно игнорировал.

— Я нечаянно, — ощущалось, что Дашка слегка побаивается брата.

— Теперь что будешь делать?

— Не знаю…

— Учти, я тебя к себе взять не могу. Своего жилья у меня нет, а там, где я ночую, даже клопы не водятся. — Дарий разговаривал с сестрой холодно, как с чужим человеком.

—Денег дай, — попросила она неуверенно. — Я угол где-нибудь сниму.

— Нет у меня денег. Пропиваю я все. — Каждое слово Дария было таким же увесистым, как и камни, из которых были сложены стены склепа.

— Неправда! Ты ведь водку раньше терпеть не мог.

— То раньше было…

— Тогда я здесь останусь. — Она демонстративно завернулась в шинель.

— Здесь нельзя, —говорил Дарий без всякого выражения, но мало нашлось бы людей, посмевших оспорить сказанное им.

Однако Дашка посмела.

— Что еще за новости! — возмутилась она. — Раньше можно было, а теперь вдруг нельзя!

— То раньше было, — Дарий повторил свою загадочную фразу.

— Объяснил бы хоть — почему?

— Рано еще… Скоро сама все поймешь. Вполне возможно, что в этом городе вообще нельзя будет жить.

Оранжевые пятна, мельтешившие в глазах Синякова, наконец-то исчезли, и он смог воочию