грядущее исправление всегда теплилась.

— А ты, оказывается, еще и шовинист!

— Есть немного. Хотя я скорее патриот… А с другой стороны, от меня мало что зависит. Свято место пусто не бывает. Закон природы. Исчезнут минотавры, то бишь кефалогереты, исчезнет и созданная ими реальность. Человечество возродится само собой — в прежнем виде, в прежнем количестве, с прежней историей и с прежними грехами. А то, куда оно пойдет дальше, уже не нашего ума дело. Тут на него повлиять невозможно… Хотелось бы, конечно, чтобы люди не повторили ваших ошибок.

— Наших не повторят. Зато своих собственных наделают. Можешь даже не сомневаться.

— Впрочем, говорить об этом рано. Я пока что единственный уцелевший представитель человеческого рода. Да и то неполноценный. Душа есть, а тело — тю-тю!

— Ладно, пользуйся пока моим, — великодушно позволил Настромо. — Только уж за «дурь» всякую не взыщи. Я без нее не могу.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Обещаю не злоупотреблять гостеприимством. Ты лучше скажи, что тут у вас вообще творится? А то я как-то не врубаюсь.

— Ничего у нас не творится. Все нормально.

— То есть в обществе царит всеобщая гармония. Народ благоденствует. Насилия, горя, бедствий и всего такого прочего нет и в помине. Я тебя правильно понял?

— Только не надо утрировать! Не люблю… Насилие, болезни, бедствия… Как же нам без этого букета? Там, где есть такие, как мы с тобой, — всегда есть и горе. Отсюда все берется. — Он постучал костяшками пальцев по голове. — Вот где зреют плоды зла! Разве раньше ты этого не понимал?

— Ну, скажем, не так ясно, как сейчас. Очень уж у вас тут все… откровенно.

— Ничего удивительного. Всему в свой срок приходит конец. Даже богам. Даже великим народам. А перед всеобщим концом уже не до показухи. Проявляется сущность. То, что было ниспослано свыше, отлетело, как шелуха. Остался только зверь, всегда таившийся внутри нас. Вот он теперь и забавляется нами.

— Да-с, картинка мрачноватая… А как у вас насчет войн? Для людей это всегда было бедствие номер один.

— Войны? Были раньше, — он задумался. — А может, и сейчас идут. Надо у Камелии спросить. Она в туалете всегда радио слушает… Эй, убогая!

Прежде чем я успел остановить его (не хотелось, чтобы в наш безмолвный диалог вмешивался кто- то посторонний), Настромо уже растолкал свою подругу, после дозы морфина почти вернувшуюся к нормальной жизни.

— Ну что тебе? — недовольно проворчала она.

— Тут эта приблудная душа насчет войн интересуется. Воюет сейчас кто-нибудь?

— А как же, — произнесла Камелия тоном знатока. — Недавно мы с олимпийскими фундаменталистами воевали. Вот только не помню, кто кого победил. А сейчас Северная Дионисия воюет с Восточной. Так их треплют, что только пух летит. Новый Крит свое уже отвоевал. Нынче там даже верблюжья колючка не растет. Пустыня. А недавно австралийские гераклиды напали на чайников. Не могут поделить острова Восходящего солнца. Про мелкие стычки и внутренние конфликты говорить не буду. Язык устанет.

— Грамотная баба, — эта оформленная в мыслях фраза предназначалась уже исключительно для меня. — Да только вся насквозь гнилая. Долго не протянет.

— Ты, похоже, за жизнь тоже не цепляешься.

— Какой смысл утопающему цепляться за кусок дерьма? Никакого. Разве не так?

— Не скажи. Некоторые за соломинку готовы уцепиться.

— Это те, кому есть что терять. А у меня все имущество — вот, — Настромо встряхнул инвалидную коляску Камелии, и та обложила его за это непотребными словами. — Плюс алкоголизм, наркозависимость и сто болезней, начиная от пяточной шпоры и кончая прогрессирующим иммунодефицитом… И почему ты нас всех раньше не уничтожил, еще до моего рождения!

— Не смог, значит. Кишка тонка оказалась. Я же, сам понимаешь, фантом, ничто. Условное понятие. Могу действовать только чужими руками. Вот и странствую по наследственной цепочке от предка к потомку и наоборот…

— При случае передавай привет моему папаше-покойнику.

— Не перебивай. Для того чтобы пресечь род кефалогеретов наверняка, мне нужно вернуться в далекое прошлое и отыскать там вашего прародителя. — О том, что такая встреча однажды уже состоялась, я решил умолчать. — Вот как раз это у меня и не получается. Раньше получалось, а теперь нет. Силенок маловато. Человек — это все же не кефалогерет. Пожиже порода.

— Понял. Твоей душе не хватает… как бы это лучше выразиться… пробивной силы. А у меня ее с лихвой. Запросто могу тебе помочь. Я, между прочим, если не ширяюсь, одним только взглядом свечи тушу и вилки сгибаю. С духами предков общаюсь. Но это, правда, только под кайфом. Мысли потаенные читаю. Ну и все такое самое. Прирожденный парапсихолог и экстрасенс. Когда будет надо, я поднатужусь и заброшу тебя в самое начало времен. Набьешь там морду богу Дионису. Пусть в следующий раз по пьянке миросозиданием не занимается.

— В Диониса, стало быть, верите? — осторожно осведомился я.

— Ни в кого мы не верим! Но некоторые прикидываются. Хотя и здесь согласия нет. Кто-то Зевсу поклоняется, как встарь. Кто-то Гераклу. Кто-то вообще Церберу. Моя бабка, помню, горгоне Эвриале тайком молилась, сестре горгоны Медузы. Новых сект тоже хватает. Особенно на востоке… Только ты меня не сбивай. Мы вроде о деле говорили. Не понимаю, как и почему ты вселился в меня, но хотелось бы знать, как ты собираешься выселяться. Чтоб, значит, в прошлое отправиться.

— Хорошая тема. Сам бы я ее, возможно, и не коснулся… Чаше всего я покидаю чужое тело во время его гибели. Кроме того, меня можно изгнать физической болью. Но только очень-очень сильной.

— Вот насчет боли ничего обещать не могу. Я ведь все время на наркотиках. Если не ширнусь вовремя, то с ума сойду. Придется тебе дожидаться моей смерти. Надеюсь, что недолго осталось. Слышал, что сегодня санитар сказал?

— Слышать-то слышал, но не очень верю. Это он со зла ляпнул. В качестве ответного комплимента.

— Я и сам не верю. Прощелыга… Дождется у меня! Они ведь, гады, нас не лечат, а потихоньку травят всякой гадостью. Чтоб такие, как я, землю зря не топтали. Вот и приманивают бешенкой… А куда денешься!

— Что ты там себе под нос бормочешь? — подала голос Камелия. — Бредишь?

— Нет, это я с приблудной душой общаюсь. С ней, не в пример тебе, хоть поговорить есть о чем.

— И к какому, интересно, полу принадлежит эта душа? — поинтересовалась Камелия.

— У души нет пола. А ты, похоже, ревнуешь?

— Очень нужно! Просто хотелось бы знать, кем она была раньше, мужиком или бабой.

— Сейчас узнаем, — минуту спустя, получив от меня исчерпывающий ответ, Настромо уже докладывал подруге: — Родился-то он мужчиной, но впоследствии прошел через такое количество перевоплощений, что сейчас затрудняется назвать свою истинную половую принадлежность.

Гомик, значит, — констатировала Камелия.