фальшивых гардемаринов, — дважды дурак!

Хорошо хоть, что дело не дошло до кровавой развязки. Своя собственная смерть не в счет.

Тем временем Котяра и Мордасов обменялись многозначительными взглядами, но отнюдь не как единомышленники. Во взгляде психиатра сквозил немой вопрос, во взгляде историка — немое восхищение.

— Что имеете сказать по поводу услышанного, коллега? — поинтересовался Котяра.

— Рассказ весьма занятный. Хотя не исключено, что здешние стены слышали и куда более душераздирающие истории, — в раздумье произнес Мордасов. — Как я понял, описанный случай относится к эпохе царствования Анны Иоанновны, племянницы Петра Великого, бывшей курляндской герцогини.

— Вы имеете в виду потешную свадьбу, устроенную ради развлечения впавшей в депрессию императрицы? — оказывается, Котяра разбирался не только в психических расстройствах.

— Совершенно верно, — кивнул Мордасов. — Венчание придворного шута Голицына и карлицы Бужениновой, первая брачная ночь которых прошла в знаменитом Ледяном доме. Празднество даже по тем временам отличалось необычайной помпезностью. Шествие специально выписанного из Персии слона. Свадебный поезд, составленный из представителей почти всех коренных народностей империи. Грандиозный фейерверк. Артиллерийский салют. Европа корчилась от зависти. Но о том, что во время этих пошлейших игрищ была предпринята попытка покушения на императрицу, я слышу впервые. Таких сведений нет ни у Соловьева, ни у Шишкина, ни у Готье, ни даже у непосредственного участника этих событий Татищева.

— А много до недавнего времени мы знали об истинной подоплеке убийства Кирова или о покушении на Брежнева? — возразил Котяра. — Политика, ничего не поделаешь! Тем более случай неясный. Одна-единственная стрела. Никому вреда не причинила. Могла прилететь откуда угодно. Сам ведь говорил, что фейерверк был грандиозный. Мало ли какие ерундовины с неба падали. Станет твой Татищев такую мелочь регистрировать. У него самого небось рыльце в пушку было.

— Не без этого. Татищев состоял в активных организаторах так называемого заговора Волынского, непосредственно направленного против немецкого засилья, а косвенно — против Анны Иоанновны.

— Так заговор все же существовал? — вмешался я.

— Существовал, — подтвердил Мордасов. — И замешаны в нем были весьма влиятельные особы. Тот же Волынский, к примеру, исполнял должность камер-министра. Это по нынешним понятиям вроде как глава президентской администрации. Саймонов был обер-прокурором сената. Граф Мусин-Пушкин — президентом Коммерц-коллегии. Ну и так далее… Кстати, я хотел бы уточнить кое-какие детали, касающиеся девицы, вдохновлявшей заговорщиков своими ласками. Носик у нее был вот такой? — он пальцем приподнял кончик своего довольно внушительного хрящеватого шнобеля.

— Ну не такой, конечно, — я едва не рассмеялся. — Но, в общем-то, курносый.

— Ваше описание весьма смахивает на портрет цесаревны Елизаветы, любимой дочери Петра Великого, в то время находившейся в опале. О замыслах Волынского она, безусловно, знала. Недаром ведь ее лейб-медик проходил обвиняемым по этому делу. Многие историки, в том числе и большой знаток той эпохи

Корсаков, считали, что Елизавета была не только знаменем, но и душой заговора. А заодно, так сказать, и телом, — даже скабрезности, произнесенные устами Мордасова, почему-то не резали слух.

— Стала бы дочь Петра ложиться под какого-то там гвардейского сержанта! — засомневался Котяра. — Мало ли у нее было на такой случай дворовых девок.

— Не скажите! — Мордасов подмигнул мне одним глазом. — Зачем же уступать дворовой девке лакомый кусок. Елизавета была большая охотница до молодых гвардейцев и даже не считала нужным скрывать это. Например, широко известны ее амуры с сержантом Семеновского полка Шубиным.

— Враки! — возмутился я. — Не было у нее ничего с Шубиным! Это прихвостни курляндские всякие небылицы плели, чтобы цесаревну опорочить.

— Скажите, пожалуйста, а откуда это вам известно? — немедленно отреагировал Мордасов. — Тоже из сна?

— Нет, — я слегка растерялся. — Известно, и все… Видели бы вы этого Шубина! У него из носа все время сопли висели, даром что ростом с коломенскую версту вымахал.

— Следовательно, вы лично Шубина видели?

— Я? Нет… А впрочем… Как будто бы и видел… — ощущение было такое, что я запутался в трех соснах.

— Скорее всего Шубина видел герой вашего сна Василий Лодырев, — пришел мне на помощь Мордасов. — И его нелестные впечатления каким-то образом передались вам.

— Может быть… — пробормотал я.

— Скажите, а как во времена Анны Иоанновны было принято обращаться, ну, скажем, к прапорщику?

— Знамо дело, «ваше благородие», — я даже подивился наивности его вопроса.

— А к полковнику?

— Ежели к гвардейскому, то «ваше превосходительство». Наши-то полковники чином к армейскому генерал-майору приравнивались… А почему вы спрашиваете?

— Вы разве не догадываетесь? — Мордасов опять переглянулся с Котярой. — Чтобы вникнуть в подобные тонкости, нашему современнику нужно быть знатоком соответствующей исторической эпохи. Скажите, вы когда-нибудь изучали правила титулования воинских, статских, придворных и иных чинов, принятые в середине восемнадцатого века?

— Нет, — я пожал правым плечом.

— Тогда остается предположить, что вы пользуетесь памятью Василия Лодырева, который в этих вопросах ориентировался столь же свободно, как мы с вами, скажем, в марках сигарет… Что такое «явка с повинной»? — огорошил он меня очередным вопросом. — Отвечайте быстро!

— Добровольное личное обращение лица, совершившего преступление, с заявлением о нем в органы дознания, следствия или прокуратуры с целью передать себя в руки правосудия, — выпалил я.

— Какова начальная скорость полета пули, выпущенной из пистолета Макарова?

— Триста пятнадцать метров в секунду!

— Масса патрона?

— Десять граммов.

— Количество нарезов в стволе?

— Четыре.

— Вы когда-нибудь стреляли из пистолета?

— Нет!

— Держали его в руках?

— Тоже нет!

— Юридическую литературу почитываете?

— Не приходилось.

— Тогда считайте, что вам посылает привет участковый инспектор Бурдейко, о котором мне рассказывал ваш врач, — он кивнул в сторону Котяры. — Сколько до войны стоило сливочное масло?

— Восемнадцать рублей фунт, — не задумываясь, ответил я. — Это если на рынке найдешь. А в потребиловке масло отродясь не водилось.

— Сколько в колхозе полагалось на трудодень?

— Кукиш с маком полагался! Палочку для учета ставили.

— А это спустя полвека подает голос Антонида Мороз. Вот так-то! — Мордасов опять подмигнул мне, но на сей раз это вышло у него как-то очень грустно.

— Вы хотите сказать… — Я переводил растерянный взгляд с одного профессора на другого.

Именно! — Котяра энергично тряхнул бумажкой, которую все еще сжимал в руке. — Именно это мы и хотим сказать. Все эти люди давным-давно умерли, но каким-то непостижимым образом часть их памяти, а может, и личности, переместилась в ваше сознание. Вы не сны видели! Вы вселялись в души ваших предков! Вы не только сын участкового Бурдейко и внук уголовницы Мороз, но еще и отпрыск императорской фамилии, поскольку в ваших предках числится незаконнорожденное чадо Елизаветы