— Я их у двери подожду, — не глядя на нее, сказал он.

Эстер промолчала. Она не понимала, почему до сих пор не упала без сознания. Да что там без сознания — замертво…

Хлопнула дверь. Тяжело прозвучали по коридору его шаги. И стихли.

— Ты точно знаешь, что хорошо подумала, Эстерка?

Круглые глаза Бржичека были серьезны.

— Как ты сложно стал изъясняться по-русски, Вацлав! — усмехнулась Эстер. — Я хочу уехать, я точно это знаю. Почему ты просил, чтобы я сказала об этом тебе?

— Потому что я могу тебе помочь.

Все-таки серьезность не держалась долго в таких замечательных глазах. Говоря последнюю фразу, Бржичек уже подмигивал и улыбался.

— Каким это образом?

Эстер тоже не сдержала улыбку, хотя вообще-то ей было не до смеха.

— Простым. Я на тебе женюсь.

— Ничего себе! — Теперь Эстер уже не улыбнулась даже, а рассмеялась. — А меня ты спросил, хочу я за тебя замуж или нет, а, Вацлавчик?

— На что спрашивать, Эстерка? — в тон ей ответил он. — Я и так знаю, что не хочешь. А то бы я в самом деле на тебе женился.

— А сейчас ты как собираешься жениться? — удивилась она. — Не в самом деле?

— Конечно. Я хочу тебе помочь, вот и все. Мы с тобой поженимся как будто бы, понимаешь? Но по всем вашим законам. Мы обманем ваши законы и вашу власть. И ты уедешь со мной в Прагу. Мой контракт в Москве прерывается, потому что спектакль, в который меня пригласили, закрывают. Значит, я должен вернуться в Чехию. И моя законная супруга со мной.

— Но… что же я там буду делать? — растерялась Эстер. — Ведь ты же… Ведь у меня…

— Я знаю, что у тебя нет денег, — догадливо кивнул Бржичек. — И ты правильно поняла: я не смогу тебя содержать в Праге.

— Я и не… — начала было Эстер.

Но Бржичек перебил ее.

— Но ты сама получишь на себя деньги. Через Русскую акцию, — сказал он.

— Какую акцию? — не поняла Эстер.

— Наш президент Масарик помогает русским эмигрантам, разве ты не знаешь? — удивился Бржичек.

— Откуда мне об этом знать, Вацлав? — пожала плечами Эстер.

— Оттуда, что в Чехии больше русских, чем во всей остальной Европе. И они не работают таксистами, как в Париже, а учатся.

— Чему учатся? — не поняла Эстер.

— Кто чему хочет. Экономике, инженерному делу, философии.

— Философии? — недоверчиво переспросила она.

— Даже филологии, — кивнул он. — На то дают деньги из государственного бюджета. Русских даже специально искали в лагерях для перемещенных лиц и предлагали приехать в Чехию, чтоб учиться. И теперь они учатся и получают стипендию, на которую можно жить. Очень скромно, это правда. На нее нельзя иметь такие шикарные туалеты, как у тебя здесь.

Для важного разговора Бржичек пригласил Эстер в ресторан отеля «Савой», и она, конечно, пришла в лучшем своем платье, которое купила перед последней премьерой у жены одного нэпмана. Та исхитрилась заказать это платье в Париже, а когда его привезли, то оказалось, что оно безнадежно ей мало. Платье было пурпурное, притом сшитое из настоящего пурпура, то есть ткань для него была сложно окрашена в жидкости морского моллюска. Расставаясь с платьем, нэпманша со слезами на глазах сообщила Эстер все подробности его изготовления. Тени в красных складках пурпура отливали синевой, а в складках синих и фиолетовых имели багровые отсветы.

— Ты в этом платье совсем ослепительная, — словно извиняясь за свою бестактность, добавил Бржичек. — Ты вся — один страстный поцелуй. Но таких туалетов в Праге у тебя может уже и не получиться. За свободу надо платить, Эстерка, ничего не поделаешь.

— Ты думаешь, я этого не знаю? — усмехнулась она. — Или думаешь, мне жалко заплатить платьем за свободу? Я заплачу за нее гораздо дороже, Вацлав…

Игнатовы глаза представились ей во всей их скальной неодолимости, в ушах, будто наяву, прозвучали его удаляющиеся шаги.

— Тогда я уже завтра узнаю, какие бумаги ты должна собрать для замужества. Может, Рождество ты уже встретишь в Праге. А сейчас давай выпьем за нашу помолвку, Эстерка. И не грусти, что оставляешь тут любимого. Будет новая любовь, поверь старому мудрому еврею.

— Это ты-то старый и мудрый? — глядя в его смеющиеся круглые глаза, невольно улыбнулась Эстер.

— Может, просто догадливый, — не стал спорить он. — А только я говорю правду. Если не будешь бояться жизни, все у тебя в ней будет.

— Я знаю, что ты не боишься. — Ксения по своему обыкновению теребила уголок вязаной салфетки, лежащей посередине вытертой бархатной скатерти. — Ты вообще бесстрашная, Звездочка. Мне бы хоть малую долю твоего бесстрашия!

— У тебя и своего достаточно, — улыбнулась Эстер. — Только ты своего бесстрашия боишься.

— Как же я без тебя?.. — жалобно спросила Ксенька. И тут же замахала руками: — Не слушай ты глупостей моих! Будто во мне дело… Когда ты уезжаешь?

— Через неделю.

— А родители? — осторожно спросила Ксенька. — Они успеют приехать из Туркестана?

— Зачем?

— Ну, как же?.. Тебя проводить.

— Все добрые прощальные слова я от них уже выслушала, — усмехнулась Эстер. — По современному средству связи. — Она кивнула на телефон и горько добавила: — Может, я у них подкидыш, а? Так вроде не похоже, лицом-то вылитый отец. Только мне почему-то кажется, если бы у меня дочь была, я бы ей вряд ли сказала, что она безыдейная предательница, которая ради сытой буржуйской жизни опозорила семью и родину, а потому я о ней слышать больше не хочу.

— Господи, как же это грустно! — тихо проговорила Ксения, — Что с нами стало…

— С тобой-то ничего не стало, — улыбнулась Эстер. — Ты у нас неколебимая.

— Я тебя приду проводить, можно? — Ксенькин голос дрожал, как травинка на ветру. — Сейчас-то не буду тебя отвлекать, у тебя и без меня перед отъездом дел хватит, а на вокзал приду, можно?

— Ну что ты такое говоришь? — Эстер почувствовала, что вот-вот расплачется. — Мы еще и до вокзала сто раз увидимся!

— Ведь мы с тобой никогда больше не увидимся, Звездочка, — помолчав, сказала Ксения. — Никогда! Ты понимаешь?

Пражский поезд уходил с Брестского вокзала поздним вечером.

Метель началась еще с утра, а к тому времени, когда сгустились ранние декабрьские сумерки, она разгулялась так, что весь воздух Москвы состоял из сплошного снега, то летящего, то клубящегося, то кратко замирающего, чтобы уже через мгновение взвихриться с новой силой.

Страшно было уезжать в такую метель, и страшно было оставаться.

Эстер приехала на вокзал вместе с Бржичеком. Он сказал, что это обязательно: мало ли, вдруг кому-нибудь покажется подозрительным, что молодожены отправляются в свою совместную жизнь по отдельности. После тех мытарств, которые Эстер пришлось выдержать, прежде чем были оформлены все