“Ты клянешься? Своим волшебством?”

“Я клянусь. Клянусь. Только скажи слово...”

“Ну, для начала...”

“Дааа”.

“Я потерял свой ковчег”.

“Значит, ты должен иметь другой, моя Полярная звезда, — сказал Худ. — Больше. Лучше”. И доски крыльца прогнулись, когда возник ковчег в три раза больший, чем первый.

“Я не хочу деревянных животных”, — сказал Харви, направляясь к крыльцу.

“А каких? — спросил Худ. — Свинцовых? Серебряных? Золотых?”

“Из плоти и крови, — ответил Харви. — Настоящих маленьких животных”.

“Мне нравится твой вызов”, — сказал Худ, и пока он говорил, слабые мычание и рев донеслись с ковчега, маленькие окна распахнулись настежь, двери широко раскрылись и появилось несколько десятков животных, идеальные миниатюрные копии: слоны, жирафы, гиены, муравьеды и голуби.

“Доволен?” — спросил Худ.

Харви пожал плечами. “Нормально, мне кажется”, — сказал он.

“Нормально? — переспросил Худ. — Это маленькое чудо”.

“Так сделай и другое”.

“Другой ковчег?”

“Другое чудо!”

“Чего бы тебе хотелось?”

Харви повернулся спиной к Худу-Дому и обозрел лужайку. Вид миссис Гриффин, которая с изумлением смотрела на происходящее, вдохновил на новое требование. “Я хочу цветы, — сказал он. — Повсюду! И чтобы не было двух похожих”.

“Зачем?” — спросил Худ-Дом.

“Ты говорил, что я получу все, чего пожелаю, — ответил Харви. — И ты не говорил, что я должен буду объяснять тебе причины. Если я должен буду это делать, все удовольствие пропадет”.

“О, я понял свою ошибку, — сказал Худ-Дом. — Ты должен получать удовольствие, чего бы это ни стоило”.

“Значит, дай мне цветы”, — настаивал Харви.

Лужайка начала дрожать, как будто под нею происходило небольшое землетрясение, и в следующий миг бесчисленные побеги раздвинули зелень травы. Миссис Гриффин засмеялась от восторга.

“Погляди на них! — сказала она. — Только погляди!”

Это было достойное зрелище, десятки тысяч цветов одновременно взорвались цветением. Харви смог бы назвать некоторые из них, если бы попробовали провести экзамен: тюльпаны, нарциссы, розы. Но большая часть их была ему неизвестна: сорта, которые распускались ночью в Верхних Гималаях или на продуваемых ветрами плато Терра дель Фуего, цветы с бутоном таким большим, как его голова, или таким маленьким, как ноготь его большого пальца, цветы, производившие зловоние, напоминающее запах тухлого мяса, и пахнувшие, как ветерок из самого Рая.

Даже зная, что все это лишь иллюзия, он был поражен и заявил об этом.

“Выглядит неплохо”, — сказал он Худу-Дому.

“Доволен?” — хотел знать тот.

Был ли голос его немного слабее чем прежде, размышлял Харви. Он подозревал, что да. Однако он ни единым знаком не выдал своего подозрения. Он просто сказал:

“Мы направляемся туда...”

“Направляемся куда?” — спросил Худ-Дом.

“Ну, — сказал Харви, — думаю, мы узнаем, когда придем на место”.

Негромкое раздраженное ворчание долетело со стороны Дома. Окна задребезжали. Одна или две черепицы соскользнули с крыши и разбились вдребезги о землю.

Мне надо быть осторожным, подумал Харви, Худ начнет сердиться. Риктус эхом отозвался на эту мысль.

“Я надеюсь, ты не играешь с мистером Худом, — предупредил он, — потому что он не любит таких игр”.

“Он хочет, чтобы я был счастлив, не так ли?” — спросил Харви.

“Конечно”.

“А как насчет того, чтобы что-нибудь поесть?”

“Кухня полна”, — сказал Риктус.

“Я не хочу пирогов и горячих сосисок. Я хочу... — он замолк, тщательно роясь в своей памяти и вспоминая названия деликатесов, о которых он когда-либо слышал — жареного лебедя и устриц и эти маленькие черные яйца...”

“Икру?” — спросил Риктус.

“Ага! Я хочу икру!”

“На самом деле? Она омерзительна”.

“И все же я ее хочу! — сказал Харви. — И лягушачьи ножки с хреном и гранатовым соком”.

Еда уже появилась в коридоре, одна дымящаяся тарелка на другой. Запахи сначала изводили танталовыми муками, но чем больше блюд добавлял к списку Харви, тем более тошнотворной становилась смесь. Однако его меню, состоящее из настоящей еды, быстро подошло к концу, поэтому вместо того, чтобы давать Дому простые рецепты вроде фрикаделек и пиццы, он начал изобретать блюда.

“Я хочу омаров, приготовленных в лимонаде, и бифштексы из конины с соусом — желе, и сыр из прессованного творога, и суп — пепперони...”

“Погоди! Погоди! — воскликнул Риктус. — Ты слишком спешишь”.

Но Харви не останавливался.

“...и жаркое из брюссельской капусты с улиточьей помадкой и со свиными ножками...”

“Погоди!” — взвыл Дом.

На этот раз Харви остановился.

В пылу своего открытия он даже не глянул, продолжает ли Худ снабжать его всем этим съестным, но теперь он увидел, что блюда, которые он потребовал, громоздились в коридоре столь высокими грудами, что угрожали снести ковчег и отправить его в плаванье по омерзительному морю сластей и жаркого.

“Я знаю, что ты делаешь”, — сказал Худ-Дом.

Ое-ей, подумал Харви, он разгадал меня.

Он перевел взгляд с еды у двери на фасад и увидел, что его план истощить волшебство Дома и вправду действует. Теперь многие окна треснули или разбились, двери облупились и свисали с петель, доски крыльца, покрытые плесенью, вспучились.

“Ты испытываешь меня, да?” — сказал Худ. Его голос никогда не был мелодичным, но теперь он был еще безобразнее, чем обычно: как бурчание в животе у Дьявола. “Признайся, вор!” — сказал он.

Харви глубоко вздохнул, затем сказал:

“Если я собираюсь стать твоим подмастерьем, мне необходимо знать, насколько ты силен”.

“Ты удовлетворен?” — требовательно спросил разрушающийся Дом.

“Почти”, — сказал Харви.

“Чего же еще ты хочешь?” — спросил Дом.

Действительно, чего же еще, подумал Харви. Его мысли крутились среди нелепых перечислений, у него мало что оставалось по части требований.

“Ты можешь получить последний подарок, — сказал Худ-Дом, — одно, последнее, доказательство моей мощи. Потом ты должен навеки веков признать меня своим Повелителем. Согласен?”

Харви почувствовал, как струйка холодного пота сбегает по спине вдоль позвоночника. Он уставился на пошатывающийся Дом, и мысли у него в голове завертелись. Чего еще потребовать?

“Согласен?” — прогудел Дом.

“Согласен”, — ответил Харви.

“Итак, говори, — продолжал Дом, — чего же ты хочешь?”

Харви посмотрел на крошечных животных вокруг ковчега и на цветы, и на еду, выползавшую через