причинам, не очень хотелось отвечать на заковыристый вопрос: «Откуда вы знаете убитых?» А ведь он фактически проговорился, когда сообщил ей о русских паспортах. Нормальная женщина, попавшая в жуткий переплет со стрельбой, наверняка осчастливила бы иностранных полицейских чистосердечным признанием. Просто из чувства самосохранения. Он ждал от «бобби» каверзных вопросов, уже придумал достойный ответ, но… его ни о чем не спросили. Сергей, грешным делом, решил, что Лизавета связана с наемными стрелками, но ошибся. Она оказалась журналисткой, русской журналисткой…

Они стали встречаться, и она нравилась ему все больше и больше. Сергею нравилось смотреть, как она вскидывает брови, когда сердится, как она улыбается, парируя его не слишком удачную шутку, как она хохочет, когда он шутит действительно смешно. Он любил устраивать для нее праздники, маленькие и большие, любил ее разыгрывать и дразнить, любил с ней спорить. Он забыл свои прежние страхи. И подошел слишком близко. А теперь ему опять страшно. Теперь он боится ее потерять…

Сергей забыл, о чем он говорил или, скорее, кричал в тот вечер. У него была одна цель — стереть с лица Лизаветы маску усталости и равнодушия. И это ему удалось. Получилось!

— Я и не думала, что ты способен на такие африканские страсти! Рвать в клочья душу и рубашку на груди в придачу, — тихо сказала Лизавета, когда они утром пили кофе на кухне. В глазах ее все еще блестело неподдельное изумление. — Прямо-таки Везувий и сопка Ключевская, вместе взятые.

— Это у меня только по четвергам, после перестрелки, — улыбнулся Сергей и наклонился погладить подошедшего к нему Масона. — Мы, кстати, кота кормили? — Лизавета никак не отреагировала на нахальное «мы», просто попросила налить еще кофе, а сама достала из шкафчика сухой корм.

И вот уже три дня Сергей мало-помалу плетет те самые узы, которые еще семь месяцев назад называл кандалами. Теперь он сражается с совсем другим страхом. Раньше боялся потеряться, а сейчас боится потерять…

Три дня он чувствует себя Маугли в джунглях, разведчиком в стане врага. Три дня он был осторожен и внимателен, прислушивался к каждому Лизаветиному вздоху, ловил каждый взгляд и предупреждал все, даже невысказанные, желания.

Лизавета послушно отвечала на вопросы, они вместе ходили по магазинам — продукты тоже надо иногда покупать, — почти вместе стояли у плиты, вместе садились ужинать, ложились в постель. Все шло хорошо. По крайней мере, она не бросала ему в лицо колечко, которое он называл обручальным. Все шло хорошо. Только не было прежней живости, острот, смеха. Лизавета действительно напоминала Спящую красавицу.

Но он видел, как она потихоньку оттаивает… Или ему только казалось, что оттаивает?… Ведь это он ее заморозил… Или не он? Мексиканский ресторан, с людьми и одновременно без них, он тоже придумал, чтобы как-то ее растормошить. Лизавета согласилась без возражений, но и без восторгов.

И вот они сидят в набитом до отказа зальчике, разглядывают меню и решают, что выбрать.

— Не знаю, я здесь раньше не была, а бурритос стоит заказывать только в проверенном месте. — Лизавета старательно рассматривала глянцевую карточку.

— Здесь есть еще старые добрые бифштексы. Или… Что они имеют в виду, когда пишут «свиные прелести»? — Сергей старательно разыгрывал благополучие.

— Тут же расшифровано — одна большая свиная нога с картошкой. Не знаю. А правда, какое отношение эта нога имеет к Мексике? — Лизавета аккуратно подняла бокал и выпила микроскопический глоток «Маргариты». Этот коктейль из лимонного сока с текилой ей нравился еще в Лондоне, и, когда им предложили выбрать аперитив, Сергей, не раздумывая, заказал «Маргариту». Для себя он попросил джин с тоником.

— Что будьете есть? — Черненькая официантка говорила с очевидным акцентом, возможно испанским.

— Чипсы с соусом авокадо, салат из авокадо с тунцом, а горячее… — Сергей вопросительно посмотрел на Лизавету, ответного взгляда не дождался и решил вопрос сам: — «Свиные прелести», два раза. И вино… красное, то, что у вас называют домашним. — Он опять посмотрел на Лизавету: — Или не будем рисковать и остановимся на проверенном бургундском?

Она ответила сразу, что уже было здорово. Сергея ужасно тяготили несвойственные Лизавете паузы в разговорах:

— Мои одноклассники называли бургундским любое красное вино, включая портвейн «Агдам».

— Значит, домашнее. — Сергей откинулся на спинку хлипкого стульчика и чуть не засмеялся. В этом ответе он увидел прежнюю Лизавету. Впервые за последние четыре дня. — Может, еще «Маргариту»? Пока жарят прелестные ножки.

— Давай, мне необходимо что-то зажигательное… — Он опять остался доволен. Лизавета переставала быть удручающе нормальной и спокойной.

— Тогда «Маргариту», даже две, и побыстрее. Официантка кивнула, исчезла и появилась с бокалами буквально через минуту. Это при том, что возле бара толпился жаждущий народ и бармены явно не справлялись с нагрузкой.

— Вашья «Маргарита», — буквально пропела она.

— Как ты их охмуряешь? Открой секрет, — попросила Лизавета, когда расторопная девушка отошла к другому столику.

— Секрет фирмы. — Сергей Анатольевич улыбнулся совершенно по-голливудски, в тридцать три зуба. — Но для тебя, так и быть, сделаю исключение. Я вбрасываю в них энергию. Ты представь, целый день на ногах, целый день с подносом, целый день голодные лица и тарелки с едой. Одуреть проще простого. А я даю энергетический импульс. Все просто.

Лизавета допила первую «Маргариту» и охотно взялась за вторую. Щеки ее порозовели.

— Значит, пользуешься запрещенными психотехниками? И со мной тоже?

— Нет, миледи, я бы не посмел! К вам у меня особый подход! Метод называется infiltration. Термин военный, поэтому я объясню…

— Спасибо, я знаю. Если точно переводить на военный русский, это «просачивание». — У Лизаветы заплясали чертики в глазах. Она вспомнила полковника, преподававшего ей и прочим студенткам военный перевод. Старичок, в прошлом хорошо и много поработавший в военных атташатах в Британии и Франции, к занятиям относился легко, частенько отпускал их всех досрочно и всегда на хорошем английском предупреждал: «Действуйте методом инфильтрации!»

— Ну наконец-то! Давай за это выпьем! — Сергей поднял свой бокал с «Маргаритой».

— За что — за это? — сразу посерьезнела Лизавета.

— За возвращение! — Он лизнул обсыпанный солью край конического бокала. — Знаешь, чем хороша «Маргарита»? Остротой и контрастами. Холодный лимонный сок, соль и обжигающая текила, все вместе — гремучая смесь. Горячит кровь и холодит язык, радует сердце и туманит рассудок. Человек должен быть разным, а ты последние дни удручающе одинаковая. Только сейчас я увидел тебя прежнюю.

— Что же ты столько дней мучился? — Она улыбнулась. — Насколько я знаю, молча страдать не в твоих правилах!

Если бы не улыбка, Сергей забеспокоился бы. Но улыбка играла в Лизаветиных глазах и на губах. Настоящая улыбка. Не дежурный американский оскал — мол, все о'кей, — а тонкий и чуточку ироничный изгиб: «Мы понимаем, что знаем больше, чем говорим». Эту улыбку давно окрестили джокондовской. И хотя современные скептики утверждают, что прекрасная Мона Лиза ничего незаурядного за своей улыбкой не прятала, а просто страдала редким заболеванием лицевого нерва, наблюдательные мужчины знают: так и в наши дни иногда улыбаются умные женщины. Сергей опять взял бокал.

— За тебя! — и повторил по-английски: — To you, Liz! — Он намеренно вспомнил именно это ее имя — имя, которое дал ей он и только он. Сергей хотел, чтобы она вспомнила встречу, когда он впервые так назвал ее. Лизавета тут же ответила, словно отзывом на пароль:

— Почему-то на языке гордых англосаксов уменьшительно-ласкательное «Лиз» звучит не так противно, как на языке родных осин.

— Созвучия, конечно, не такие открытые, но есть еще и lizard, и lizzie. — Теперь уже отзыв на отзыв.

Лизавета помолчала, выжидая, пока официантка расставит тарелки с салатами, потом взяла большой желтый, цвета топленого масла, чипс, макнула его в миску с соусом и ответила как тогда, слово в