возьмусь.

'Помнит о баках, умник!..” — с одобрением подумал Каргин.

— Вы? Кто говорит о вас? — Бобби презрительно сморщился и отчеканил:

— Я поведу!

— Боюсь, что вместо Кальяо мы попадем в Ханой или Гонконг… Либо, что вероятней, на корм акулам, — Хью повернулся к Мэри-Энн, пытаясь разглядеть ее в темноте. — Что вы скажете, мисс Паркер? Вы летали с братом? Вам не страшно? Готовы рискнуть?

— Если накачаюсь бренди. Но Тейт, старый пройдоха, припрятал бутылку и говорит, что Керк велел грызть персики…— она ущипнула Каргина за ухо. — Ковбои так не поступают с девушками!

Хью пожал плечами. Блики от крохотных языков огня скользили по его лицу.

Том сунул в костер очередную ветку и откашлялся. Голос его был ровен и тих.

— Паркер-сан, Арада-сан…— два коротких поклона к ту и другую сторону. — В нашем положении главное — согласие. Три дружных пса, как говорят китайцы, одолеют тигра…— снова короткий поклон, на этот раз адресованный Каргину. — Смею заметить, что у нас есть пилот. Такой пилот, который мог бы доставить нас в Кальяо. Если Керк-сан не возражает…

— Я возражаю! — Боб стукнул кулаком по колену. — Заткнись, Тэрумото! Твоего мнения никто не спрашивает! Твое дело — не болтать, а стрелять, когда будет приказано! Понял?

— Понял, — с удрученным видом отозвался Том. — Я буду стрелять, Паркер-сан, — он что-то тихо произнес, сначала на японском, потом на английском, и Каргину послышалось: “Холод пробрал в пути… У птичьего пугала, что ли, в долг попросить рукава?”

Хью хмыкнул и пожал плечами.

— Ну, ладно, ладно, вернемся к делам насущным… А дела таковы: мы имеем план, и я бы хотел узнать соображения дона капитане. Как-никак, он среди нас единственный офицер.

— Опасная затея, — зевнув, подвел итог Каргин. — Я бы попробовал взлететь и тут же связаться с материком. Может, получится — в вертолете есть передатчик… Но все равно — опасная затея!

— Почему?

— Неопределенные факторы риска. Ничего не известно о том, как охраняется объект, хватит ли горючего и где второе “помело”… Вторая машина, я хочу сказать.

— Разве это важно?

— Важнее некуда!.. Вторую “вертушку” необходимо уничтожить — скажем, расстрелять ракетами. Если нас догонят…— Каргин потер слипающиеся глаза — спать хотелось неимоверно — и добавил:

— В общем, так, джентльмены: с “вертушкой” я управлюсь, но не в бою. Против опытного пилота мне не выстоять, а пилоты у неприятеля отличные, вы уж мне поверьте. Если нас догонят, всем конец.

Наступило молчание — только потрескивали сучья в крохотном костре да слышались яростное сопение Боба и странные звуки из мангр. Может, верещали жабы, может, пищали птицы, устраиваясь на покой… Наконец Арада протянул:

— Неопределенные факторы риска… слишком неопределенные… Но ваши рекомендации, дон капитано, тоже определенными не назовешь. Вчера вы заметили, что надо изучить обстановку, а лишь потом принимать решения. Согласен! Теперь обстановка, я думаю, изучена в деталях, — он бросил взгляд на “ингремы” и груду запасных обойм. — Да, в деталях… И что же вы нам скажете?

— Скажу, что кое в чем согласен с вами. Лучшая тактика — сидеть, не высовываться, ждать… в крайнем случае — обороняться. Позиция наша практически неприступна, есть оружие, возможность маневрировать, плюс шестеро боеспособных мужчин. Трое — пожалуй, четверо — профессионалы, так что по-быстрому нас не взять. А время поджимает.

— Нас?

— Нет, их. Если продержимся день-другой, они уберутся. Пожалуй, уберутся… В конце концов, главная цель достигнута. Мы — так, мелочь… Объедки с барского стола…

Бобби дернулся. Аргентинец взглянул на него, прочистил горло, будто подавляя смешок, и произнес:

— Если продержимся, уберутся… Вы в этом уверены, дон капитане?

— Смысл таких операций — секретность и быстрота, — пояснил Каргин. — За это заказчик и платит.

Он лег, вытянулся на бугристом каменном полу и смежил веки. Бубнящие что-то голоса отодвинулись, стали далекими, неразличимыми, потом совсем пропали, будто южная ночь, окутавшая Иннисфри черной шелковой вуалью, поглотила их и растворила в теплом воздухе. Звуки ушли, сменившись снами. Каргин блуждал в тропическом лесу, но не таком, как в кратере — лес скорее был ангольский, с чудовищными деревьями, чьи кроны уходили в небеса, а корни змеились по земле подобно объевшимся удавам. Корни мешали бежать, однако он чувствовал, что останавливаться нельзя, что в беге — его спасение; погоня шла по пятам, терпеливая и незримая, как нож убийцы, запрятанный в рукаве.

Кем были его преследователи? Башибузуками Кренны? Черными бойцами хуту?

Фанатиками-моджахедами? Солдатами ИРА?

Едва он об этом подумал, как перед ним явился Халлоран — живой, здоровый и огромный, в рамке из черепов и берцовых костей. Не человек, а монстр.

— Что ты знаешь об ИРА, идиот? — прорычал он в самое ухо Каргину. — Что ты знаешь об ир- рланд-цах? Ир-рландцы — великое др-ревнее племя! Не то что славянские недоумки! Каждый ир-рландец — эр-рл с благор-родной кр-ровью…

'Кр-ровью, кр-ровью, кр-ровью…” — раскатилось в джунглях, будто подгоняя Каргина. Халлоран не унимался, прыгал за спиной, наступал на пятки, вопил:

— Пр-родай пер-рсам ор-рудия… Ар-рабам — вер-ртолеты… Пр-родай!..

Пр-родай!..

— Сам продавай, — буркнул Каргин и вдруг провалился в яму.

Но то была не яма — пропасть. И он летел в нее мириады лет, пока не подернулись пеплом все звезды Галактики.

Каргин проснулся внезапно, как если бы грянули набатные колокола или сработал тревожный сигнал, поданный Всевышней Силой. Не генералиссимусом-Творцом, но кем-то из его генштаба, каким-то сержантом или капралом, святым или ангелом-хранителем. Словом, тем, кому положено опекать воюющих и путешествующих.

Он сел, нащупал прислоненную к стене винтовку и положил ее на колени. Костер прогорел, в пещере царила кромешная тьма, и только в рваном проеме входа раскаленными углями мерцали звезды. “Выходит, не погасли”, — мелькнула мысль.

Рядом тихо посапывала Мэри-Энн, и откуда-то доносилось быстрое невнятное бормотание. Других звуков Каргин не слышал, будто все разом умерли или погрузились в летаргический сон — такой, в котором и дыхания не различишь.

Поднявшись, он пристроил винтовку на сгибе локтя и направился к выходу, откуда доносилось бормотанье и где маячила темная фигура. Однако не Стила Тейта, кому полагалось дежурить в эту ночь — повар был массивен, а силуэт, рисовавшийся на фоне звездных небес, принадлежал скорее человеку худощавому и узкоплечему. Он шевельнул рукой, в лунном свете блеснули золотые перстни, и Каргин догадался — Арада.

Молится, что ли? А где же Тейт? Где Тейт, черт его побери?!

Под ногами скрипнул щебень, и бормотание оборвалось.

— Молились, дон Умберто? — спросил, приблизившись, Каргин.

— Да, капитан. Я — человек религиозный…— он перекрестился, одновременно шаря левой рукой у пояса. — Вы знаете, чем различаются три основные христианские конфессии? У вас, у православных, говорят: молись, и Бог простит. У лютеран иная заповедь: трудись, и за труды воздается. То и другое, дон капитано, крайности, точки зрения умов ленивых или алчных… Мы, католики, предпочитаем золотую середину: молись, трудись, и грехи твои будут отпущены, а труд не пропадет втуне.

— Верная мысль, — произнес Каргин, осматривая хаос базальтовых глыб, оврагов и поваленных деревьев, над которыми возносились ребристые свечи кактусов. — Я даже согласен стать католиком, если вы скажете, куда подевался Тейт. Я с ним сейчас побеседую!