— Прав, но мне придется задержаться. На день, на два… Не так уж велик этот паршивый островок, чтобы неделями бегать по кругу… Так что я тебя разыщу, — в голосе бельгийца прорезались ледяные нотки. — Видишь ли, капитан, ты тоже в моем контракте. Не персонально, а как приложение к поименованным в нем личностям.

— И кто поименован?

— Думаю, знаешь. А я теперь знаю, что ты — при них. Немаловажный факт…

Мои молодцы считали, что гонят кролика, а получилось — гиену… Ошибка вышла, капитан! Ценой в пять трупов! Люди обозлены… особенно Ханс… Так что, если живым попадешься, быстрой смерти не гарантирую.

Каргин хмыкнул.

— Что из-за трупов переживать, майор? Война, дело обычное! Ну, сдерешь с нанимателя неустойку…

— Я с тебя шкуру сдеру. Завтра, — пообещал Кренна и отключился.

— Не выйдет, замысловатый ты мой, — пробормотал Каргин. Злость придала ему сил, и он, переставляя ноги, продолжал бубнить под нос, будто споря с невидимым оппонентом:

— Не выйдет, гнида… Думаешь, напугал? Козлами своими да “вертушками”? Козлы, они и есть козлы, хоть с рогом, хоть с помелом… Да и мы теперь не безрогие, — он нежно погладил ствол винтовки. — Вот завтра и пободаемся… Будет тебе Бородино и Курская дуга!

Солнце село, когда он вышел к дороге, к последнему участку серпантина перед пальмовой рощицей. Недели не прошло, как мчались тут с Нэнси на резвых скакунах… И где теперь те скакуны? Вороная кобылка, мышастый мерин… Катают, видно, старого Патрика в аду, от сковородок до смоляных котлов…

— Хай! — хрипло окликнул Каргин. — Томо-сан ты здесь?

Ему вдруг сделалось совсем плохо. Он привалился к придорожной пальме, спустил с плеча винтовку и стоял, покачиваясь и наблюдая, как приближается темный расплывчатый силуэт. Контуры этой фигуры никак не желали становиться резкими то ли по причине наступавшей темноты, то ли потому, что все перед глазами Каргина плавало и дрожало. Смутные очертания скал сливались с фиолетовым небом, деревья прыгали взад-вперед как новобранцы под пулями, и в такт их беспорядочным скачкам ощутимо подрагивала земля, будто древний вулкан пробуждался от тысячелетней спячки, готовясь выплюнуть огненный лавовый язык.

'Устал, черт, — подумалось Каргину, — крепко устал…”

Он начал сползать на землю, но сильные руки Тома подхватили его.

Каргин блаженствовал у крохотного костерка, мерцающего в глубине пещеры. Его царапина была промыта и перевязана, голова покоилась на круглых девичьих коленях, в ногах, прислоненная к стене, поблескивала винтовка, а под руками — так, чтоб дотянуться — стояли вскрытые банки с тушенкой и персиками. Часовые, Тейт и Слейтер, несли дежурство у входа в грот, японец подбрасывал ветки в огонь, и даже Нэнси была при деле — гладила шею Каргина и щекотала за ухом.

Пир души, именины сердца! Не хуже, чем в Валгалле. Пива, правда, нет, зато имеются компот и рыжая валькирия…

Единственный диссонанс вносили Боб и Хью. Сквозь наплывавшую дрему Каргин лениво прислушивался к ним; голос Арады был холоден и спокоен, Паркер горячился, и в его раздраженном баритоне то и дело проскальзывали визгливые нотки. На этот раз спорили не о наследственных правах и не о том, кому положено снимать и назначать, а о вещах конкретных. Вопросов было два, очень знакомых любому россиянину: кто виноват и что делать? В случившемся Бобби винил уже не столько нерадивых стражей-латиносов, сколько старого Патрика и, не скупясь на сочные эпитеты, нес дядюшку по кочкам — за неуступчивость в делах с клиентами и жадность; Арада пытался его защитить, доказывая, что если человек не беспринципен, не склонен к алчности и не способен обувать сограждан, то он — не бизнесмен. Во всяком случае, пушками ему не торговать; мылом — еще куда ни шло.

Дискуссия по первому вопросу была бесплодной, как арктические льды; второй был, в принципе, поинтересней, но спорщики и тут стояли каждый на своем. Арада считал, что делать ничего не нужно, а лишь сидеть в пещере, следить за небом и поедать консервы. Связь с островом отсутствует, и в штаб- квартире должны забеспокоиться — хотя бы необъяснимым молчанием в день юбилея босса. Значит, надо прятаться и ждать сутки-двое — и кто-то непременно прилетит или Из Фриско, или из Кальяо. Ясное дело, прилетит! Не та фигура мистер Халлоран, чтобы забыли о нем и о его “бездее”!

Мнение Боба сводилось к тому, что за день и даже за час может случиться чертова уйма неприятностей. Или затопят остров ипритом, или заразят чумой, или найдут пещеру, или кого-то изловят — не все же киллерам везенье! — подвесят за ребро и попытают, куда запрятался мистер Паркер. Словом, нужно не ждать беды, а действовать, причем энергично и быстро! Тем более, что кроме побудительных мотивов есть реальный базис (тут Боб поглядывал на “ингремы” и прочие трофеи Каргина) и есть конкретный план. Ну и, само собой, есть полководец, новый босс, глава династии.

План босса заключался в том, чтобы похитить вертолет. Подобную мысль Каргин уже обсуждал с Тэру-мото, но Бобби, дойдя до нее своим умом, внес определенные коррективы. В “вертушках” он кое-что он понимал — достаточно, чтоб не пытаться удрать на пассажирском “помеле” от боевого; и потому он собирался похитить “Гриф”. В теории такая возможность имелась: одна из машин, вернувшихся с десантом, стояла теперь перед виллой, согласно наблюдениям Слейтера. Где опустилась вторая, техасец в сумерках не разобрал, да и первую увидеть с пирамидальной скалы не мог, но утверждал, что она приземлилась на центральной аллее, между магнолиями и кипарисами — значит, к ней можно было подобраться скрытно. Подобраться, перебить часовых и стартовать на материк…

Такая идея вдохновляла Боба по двум причинам: во-первых, он был ее автором, а во-вторых, присутствовал в ней героический элемент, нечто в духе бесстрашных бойскаутов из Голливуда. Вот это как раз и не нравилось Каргину. Бойскаутам он не доверял — ни их бесстрашию и выдержке, ни их намерениям и целям. Кроме интуитивных подозрений существовали и другие сложности, вполне реальные, но не из тех, какие могут вразумить бойскаутов. К примеру, топливо — даже при полной заправке “Гриф” мог не долететь до континента. Тут уж как с ветром повезет; а ветры в летний сезон бывали чаще не западными, а южными.

Но Боба эта мелочь не смущала. Все возражения Арады лишь распаляли его; ему хотелось пострелять и погеройствовать, а что до противника, то он представлялся Бобу чем-то вроде фанерной мишени в “Старом Пью”: торчит шагах в двадцати и ждет, когда в него всадят пулю.

'Не стоило б Араде спорить”, — мелькнула мысль у Каргина. Он понимал, что Роберт Паркер относится к особой человеческой породе, к людям упрямым и ревнивым, не признающим поражений и ошибок и мнящим себя победителями всюду и всегда. Таких противодействие ожесточает и заставляет настаивать на своем; глухие к доводам рассудка, они смирялись только перед силой — грубой силой, способной превратить в осколки стеклянный храм их самомнения.

Глупец, фанфарон, самовлюбленный идиот, как утверждала Кэти… Знал ли Хью об этих президентских слабостях? Вроде, не тайна для проницательного человека… не больший секрет, чем остальные президентские привычки…

Выходит, знал. А если знал, к чему дебаты?

Игривая ручка Мэри-Энн нырнула за ворот комбинезона. Каргин извлек ее, со вздохом приподнялся, отхлебнул компота и промолвил:

— “Вертушка” сама по себе не летает…

— Несомненно! — с энергией поддержал Арада, наблюдая, как Том ломает ветки и подбрасывает их в костер. — Несомненно! — огонь вспыхнул, высветив на миг лицо аргентинца: он улыбался. — Представим, мистер Паркер, что вы перестреляли часовых, отбили вертолет… представим, что ни один из нас не пострадал, не ранен и не истекает кровью… представим, наконец, что баки — полные, и курс нам ясен… Представим все эти чудные вещи и спросим: кто поведет машину? Я, во всяком случае, за это не