походило на крысятник.
«Сколько их тут?» — мысленно поинтересовался Тревельян. Вторая сигнальная система у него была занята: он рычал, выл, скулил и помахивал дубинкой, делая миролюбивые жесты.
«Сто семнадцать самок и сотни полторы детенышей, — доложил Советник. — Байстрюков, что жрут говядину, тоже не меньше сотни. Кучей сидят, трудно пересчитать».
Пирующие гомонили и орали так, что ни воплей женщин, ни шагов Тревельяна, ни мирных его восклицаний слышно не было. Но вот один из охотников замер с раскрытым ртом, другой ткнул в сторону пришельца костью, и на поляне воцарилась тишина. Затем кто-то рявкнул: «Чужой!» — и в Ивара полетели камни.
От двух метательных снарядов он увернулся, пяток отразила кожа, но кремневый осколок с заточенным краем едва не раскроил ему череп. Хлынула кровь, заливая висок и правый глаз, медицинский имплант принялся за работу, а Тревельян, выбрав из метателей камней мерзавца покрупнее, ухватил его за волосы, вздернул вверх и грохнул с размаха о землю. Вряд ли он смог бы проделать этот фокус без кожи — весил тазинто побольше центнера да еще хватался за соседей. Их пришлось вразумлять дубиной, чем Ивар и занялся в ближайшие минуты — сдерживая мощь ударов, так что обошлось без переломанных рук и пробитых голов. Когда над десятком поверженных поднялся могучий самец, наверняка вожак, Тревельян опустил дубинку и снова вступил в переговоры.
— Чужой. Издалека. — Он ударил кулаком в грудь. — Не хочу убивать. Хочу есть. Хочу мяса.
В языке тазинто было восемь сотен слов, смысл которых уточнялся жестами, воем, ревом и рычанием. Просьба насчет еды звучала вполне мирно, и теперь все зависело от вожака. Он мог дать пришельцу почетный кусок мяса или обглоданную кость, мог оставить его в своей орде или вызвать на единоборство. Последняя мысль читалась в его маленьких злобных глазках и в том, как он поглядывал на груду оружия, явно примериваясь к мечу. Копья, камни, топоры, дубины были у тазинто снаряжением охотников, но взявший меч превращался в воина. Власть над племенем решалась в схватке на мечах.
Вероятно, сноровка и сила пришельца смущали вождя. Он знал, что оставить в орде слишком сильного охотника нельзя — это будет угрозой его господству. Драки он не боялся, но понимал, что бой с таким соперником может завершиться не в его пользу или привести к тяжким увечьям. Пожалуй, стоило выяснить, что нужно чужаку — только лишь мясо или нечто большее.
Оторвав взгляд от оружия, вожак зевнул и принялся ковырять когтистым ногтем в зубах.
— Чужой — плохо. Чужой идти туда или туда, — он показал на север, в сторону гор, затем на юг, где лежала прибрежная равнина. — Здесь все мясо мое. — Новый жест, обозначавший ближние окрестности. — Хочу — дам, хочу — не дам.
«Пальцы гнет, авторитет поддерживает, крыса, — пробормотал командор. — Врежь ему, парень, по черепушке!»
Но Тревельян, имевший опыт общения с дикарями полудюжины миров, на эту провокацию не поддался. Дикари, в отличие от людей цивилизованных, задней мысли не держали — или сразу лезли в драку, или ретировались, но с полным соблюдением достоинства.
Он придавил ногой шею охотника, отведавшего дубины.
— Не хочу убивать. Никого не трогать, если дать хорошее мясо. Поесть и уйти. Туда, — он описал рукой широкий полукруг.
— Уйти и не вернуться? — уточнил вождь.
— Так. Уйти совсем. Может быть, туда. — Теперь Ивар вытянул руку на запад, к землям терре.
— Туда — нет! — отрезал вождь. — Там земляные черви. Моя добыча! Мои охотники проткнут их копьями и разобьют им дубинами кости.
— Добыча? — Тревельян, выказывая удивление, привстал на носках. — Ты их ешь?
Охотники, взиравшие на него кто со страхом, кто с недоверием и злобой, оживились. Жуткие гримасы на их лицах можно было счесть ухмылками.
— Гы! — прохрипел вожак. — Гы, гы, гы! Кто ест червей? Плохая пища! Корм для храхов!
О храхах Ивар не имел понятия, но убедился, что тазинто во всяком случае не каннибалы. Снова показав на запад, он спросил:
— Если земляные черви — не пища, зачем их убивать?
И тут вождь произнес целую речь, удивив Тревельяна по-настоящему.
— Мы — Люди! Я, Сломанный Меч — человек! — Он коснулся ладонью широкой груди. — На тебе шкура маа, а там — убитый нами бык, но бык и маа совсем не такие, как Люди. Земляные черви похожи на Людей, и это плохо, очень плохо. Должны быть только одни Люди! — Огромная пятерня снова стукнула о грудь. — Только одни, и всегда как всегда!
— Всегда как всегда, — повторил в изумлении Тревельян, не понимая значения сказанного. С этим нужно было разобраться. Растолкав охотников, он опустился на землю, отложил дубину и велел: — Принести мясо, хороший кусок. Будем есть и говорить, потом я уйти. Не к земляным червям, а туда, где высоко. — Он показал на горы.
Кусок ему притащили отменный, с бычьей ляжки. Обугленная плоть скрипела на зубах, но беседе это не мешало.
Поздним вечером, умытый и облаченный в свежий домашний хитон, Ивар сидел в трапезном зале полевого лагеря и жадно поглощал тушеные плоды шиншаллы в остром соусе. Трое его сотрапезников, расположившись на циновках поодаль друг от друга, ели с меньшим аппетитом; Второй Курс, биолог, можно сказать, совсем не ел, а только пил тинтахское и соки, которые подносили роботы. Беседа за едой не была у кни'лина дурным тоном, поэтому молчание длилось ровно столько, сколько пожелал Джеб Ро.
— Ты посетил тазинто, — произнес он, не глядя на Тревельяна. Изящным движением токати подхватил плод, прожевал его и полюбопытствовал: — Должно быть, нелегкое испытание?
— Я хотел склонить их к миролюбию, но нам не удалось достичь консенсуса, — признался Ивар. — Зато теперь мне понятна суть их разногласий с терре.
— Это мы знаем, — резким лязгающим голосом молвил биолог. — Борьба дикарей за пищу и жизненное пространство. В привычных вам терминах — межвидовая конкуренция.
Тревельян оторвался от фарфоровой чаши с плодами и покачал головой.
— Боюсь, коллега, ситуация не так проста. Северный материк обширен, население его ничтожно, и дефицита охотничьих угодий нет. К тому же терре и тазинто занимают разные экологические ниши: первые — собиратели-вегетарианцы, вторые — охотники, преимущественно на крупную дичь. Конкуренция не исключается, но, скорее, среди племен тазинто. Они не любят чужаков. — Он погладил висок, на котором еще красовался шрам от удара камнем, и сообщил: — Причина неприязни тазинто к терре более глубока и носит, как мне кажется, более иррациональный характер, чем споры из-за жаркого и съедобных корешков.
Второй Курс отпил тинтахского и сморщился, будто глотнул кислятины. Лицо Иутина было непроницаемым; правда, есть он прекратил, что считалось знаком уважения к говорящему. Однако ни тот, ни другой не промолвили ни слова — ждали, что скажет Джеб Ро.
— Изложи свою гипотезу, и мы увидим, сколь велика цена утреннего дома[18], — предложил координатор.
— Сомневаюсь, что дом утренний, — проскрежетал Второй Курс. — Мы провели тщательные исследования, не упустив ничего.
— Кроме концепции смерти, бытующей у тазинто, — возразил Тревельян. — Если использовать земные меры времени, почти такие же, как ваши, старость у них наступает после тридцати, но до предела в сорок лет никто не доживает. Обычная причина гибели — болезнь или рана, полученная на охоте. Ослабевших в силу преклонных лет они бросают, и те становятся добычей хищников. Таким образом, у них нет понятия естественной смерти от старости. Наблюдения за животными также не позволяют осознать бренность существования — наоборот, убеждают в том, что всякий зверь кончит жизнь в зубах другого зверя.
— Знакомая теория. — По лицу Джеба Ро скользнула ироническая усмешка. — Ты обнаружил ее в
