Когда я пришел на Гею, я услышал, что единственной целью моего появления было — спасти Гею. Как? Зачем? Что мне Гея и что я ей, а почему я должен ее спасать? Неужели никто другой в Галактике не мог бы сделать эту работу?

— Прошу вас, Тревиз, — сказала Блис, и вся ее девчоночья заносчивость внезапно исчезла. — Видите, я называю ваше имя правильно и я буду говорить очень серьезно. Дом просит вас потерпеть.

— Ни на какой планете Галактики я не желал бы быть терпеливым. Если это так важно, почему мне не объясняют? И я снова спрашиваю, почему Дом не летит с нами? Разве ему не важно быть с нами на «Далекой Звезде»?

— Он здесь, Тревиз, — напомнила Блис. — Раз я здесь, и он здесь, и вся Гея здесь, каждое живое существо, каждая былинка планеты.

— Вы удовлетворены этим, а у меня другое мнение. Я не местный житель, мы не можем затолкать в мой корабль всю планету, мы можем взять в нее лишь одну особу. У нас есть вы, а Дом — часть вас. Прекрасно. Но почему бы нам не иметь здесь Дома, а вас оставит частью его?

— По одной причине, — кротко сказала Блис, — Пил... Пилорат просил, чтобы я была с вами на корабле. Я, а не Дом.

— Он был просто галантен. Зачем принимать это всерьез?

— Ах, мой дорогой друг, — сказал Пилорат, краснея и поднимаясь на ноги, — но я говорил совершенно серьезно. Я не хотел быть отпущенным таким образом. Я согласен, что нельзя иметь на борту всех жителей, и мне приятнее видеть Блис, а не Дома, и вам, должно быть, тоже. Ну, Голан, вы ведете себя, как ребенок.

— Я! Я? — воскликнул Голан Тревиз, насупившись. — Ладно, пусть я — ребенок. Все равно, в чем бы на меня ни надеялись, уверяю вас, я ничего не буду делать, пока со мной не будут обращаться как с человеком. Еще раз спрашиваю: что я предположительно должен сделать? И почему — я?

Блис опустила глаза.

— Простите, но я не могу сказать вам этого сейчас. Никто на Гее не может. Вы должны придти на место, ничего заранее не зная. Вы должны узнать обо всем там. Тогда вы сделаете то, что должны сделать, но делать это нужно спокойно и неэмоционально. Если вы останетесь таким, как сейчас, ничего нельзя будет исправить, и Гея придет к своему концу. Вы должны изменить свое настроение, а я не знаю, как помочь этому.

— А Дом знал бы, будь он здесь? — безжалостно спросил Тревиз.

— Дом здесь, — сказала Блис. — Он-я-мы не знаем, как успокоить вас. Мы не понимаем человека, который не сознает своего места в общей схеме, не чувствует себя частью великого целого.

— Это не так, — возразил Тревиз. — Вы могли захватить мой корабль на расстоянии в миллион километров и спокойно держать нас там, пока мы были беспомощны. Что ж, успокаивайте меня теперь. Не уверяйте, что вы не можете этого сделать.

— Но мы не должны. Сейчас, по крайней мере. Если мы изменим вас или исправим вас теперь в любом смысле, вы будете не более ценным для нас, чем любой другой человек в Галактике, и не принесете нам пользы. Мы можем пользоваться вами только потому, что вы — есть вы, и вы должны оставаться собой. Если мы коснемся вас в любом смысле — мы пропали. Прошу вас, успокойтесь сами, добровольно.

— Никаких шансов на это, мисс, пока мне не скажут то, что я хочу знать.

Пилорат попросил:

— Блис, давайте я попробую. Выйдите, пожалуйста, в другую комнату.

Блис немедленно повернулась и вышла. Пилорат закрыл за ней дверь.

— Она видит и слышит, — сказал Тревиз, — чувствует все. Так что — какая разница?

— Для меня разница, — сказал Пилорат. — Я хочу быть наедине с вами, пусть эта изоляция и иллюзорна. Голан, вы боитесь.

— Не валяйте дурака.

— Конечно, боитесь. Вы не знаете, куда вы идете, с чем встретитесь, чего от вас ждут. Вы имеете право бояться.

— Но я не боюсь.

— Нет, боитесь. Возможно, вы не боитесь физической опасности, как, например, боюсь я. Я боялся путешествия в Космос, боялся каждого нового мира, боялся вообще всего нового. В конце концов, я пятьдесят лет прожил тесной, ограниченной, уединенной жизнью, в то время как вы были во флоте и в политике, в гуще событий и дома, и в космосе.

Однако я пытался побороть страх, и вы помогли мне. За то время, пока мы были вместе, вы были терпеливы, добры ко мне и относились с пониманием, и благодаря вам я одолел страх и вел себя хорошо. Позвольте мне теперь отплатить вам тем же и помочь.

— Я же сказал, что не боюсь.

— Нет, вы боитесь. Боитесь ответственности. Похоже, что все в здешнем мире зависит от вас, и поэтому вы останетесь живы, если в случае вашей неудачи разрушится весь этот мир. Почему вы должны встать перед этой возможностью ради мира, который для вас ничего не значит? По какому праву этот груз навалился на вас? Вы не только боитесь провала, как боялся бы каждый на вашем месте, вы в ярости, что вас поставили в такое положение, вынуждают бояться...

— Вы ошибаетесь.

— Не думаю. Так что позвольте мне занять ваше место. Я готов к этому. Чего бы они от вас ни потребовали — я добровольный заместитель. Я предполагаю, что это не та вещь, где требуется большая физическая сила, поскольку любой механический прибор переплюнет вас в этом отношении. Я предполагаю также, что здесь требуется и не ментальность, поскольку этого у них самих предостаточно. Это — нечто такое... ну, я не знаю, но если это не требует мышц и мозга, то все остальное у меня есть, как и у вас, и я готов принять ответственность.

— Почему вы так стремитесь взвалить на себя этот груз?

Пилорат опустил глаза, как бы боясь взглянуть на Тревиза.

— У меня была жена, Голан. Я знал женщин. Однако они никогда не были важны для меня. Интересно, приятно, но не важно. Но эта женщина...

— Кто? Блис?

— Она — совсем другое дело... для меня.

— Послушайте, Янов, она знает каждое слово, которое вы произносите.

— Какая разница? Пусть знает. Я хочу понравиться ей. Я возьму на себя задачу, какой бы она ни была. Пойду на любой риск, на любую ответственность ради крошечного шанса, что она будет... хорошо думать обо мне.

— Янов, она не ребенок.

— Она не ребенок. И то, что вы думаете о ней, для меня не имеет никакого значения.

— Неужели вы не понимаете, каким вы должны ей казаться?

— Стариком? Какая разница! Она — часть великого целого, а я нет, и уже одно это создает непреодолимую преграду между нами. Вы думаете, я не знаю этого? Но я ничего не прошу от нее, лишь бы она...

— Хорошо думала о вас?

— Да. Или что-то другое, что она может чувствовать ко мне.

— И ради этого вы готовы сделать мою работу? Но, Янов, вы плохо слушали: им нужен я, по каким- то причинам, которых я не понимаю.

— Если они не могут иметь вас, то должны искать кого-то другого, а я буду лучше, чем кто-либо другой, я уверен.

Тревиз покачал головой.

— Не могу поверить в случившееся. Вы достигли пожилого возраста и открыли юность. Янов, вы пытаетесь стать героем, значит, можете умереть за это дело.

— Не говорите так, Голан. Это не предмет для шуток.

Тревиз хотел было рассмеяться, но увидел серьезное лицо Пилората и только откашлялся.

— Вы правы. Простите меня. Зовите ее сюда, Янов. Зовите ее.

Блис вошла, слегка съежившись, и тихо сказала: