— Кто же даст нам информацию?
— Дом.
— Кто такой Дом?
— Ну — его полное имя Эндомандиовизаморондеязо... и так далее. Разные люди в разное время зовут его по-разному, но я знаю его как Дома и думаю, что вы так же хорошо воспользуетесь этим слогом. Дом, наверное, больше часть Геи, чем кто-нибудь на планете, и он живет на этом острове. Он просил встречи с вами, и ему дали согласие.
— Кто дал? — спросил Тревиз и тут же сам себе и ответил. — Да, знаю, вы все.
Блис кивнула. Пилорат спросил:
— Когда мы увидим Дома, Блис?
— Прямо сейчас. Если вы пойдете за мной, я приведу вас прямо к нему.
— И затем вы уйдете? — спросил Пилорат.
— А вы не хотите этого?
— По правде сказать, нет.
— Значит, и вы реагируете на мое присутствие, — констатировала Блис, пока они шли по дороге мимо сада. — Мужчины склонны слушаться каждого моего слова. Даже почтенных старцев охватывает мальчишеский жар.
Пилорат засмеялся.
— Я бы не сказал, что у меня много мальчишеского жара, Блис, но если бы он у меня был... Я бы решился рассчитывать на вашу взаимность.
— О, не принижайте свой темперамент! Я работаю удивительно.
Тревиз с нетерпением спросил:
— Когда мы придем туда, куда идем, долго ли нам придется ждать этого самого Дома?
— Он будет ждать вас! В конце концов, Дом через Гею работал не один год, чтобы привести вас сюда.
Тревиз остановился на полушаге и быстро взглянул на Пилората, который торжественно изрек:
— Вы были правы.
Блис, глядя себе под ноги, спокойно призналась:
— Я знаю, Трев, вы подозревали, что я-мы-Гея интересовались вами.
— Я-мы-Гея? — мягко повторил Пилорат.
Она повернулась и улыбнулась ему.
— У нас целый комплекс разных произношений для выражения индивидуальности. Я могла бы объяснить их вам, но не раньше, чем «я-мы-Гея» пройдет через то, что напоминает хождение ощупью. Пожалуйста, пойдемте, Трев. Дом ждет, а я не хотела бы заставлять вас двигаться против вашей воли. Это очень неприятное ощущение, если вы не привыкли к нему.
Тревиз двинулся. Его взгляд был полон подозрения.
Дом был пожилым человеком. Он изложил двести пятьдесят три слога своего имени в музыкальной напевности тона и ударения.
— В известном смысле, — сказал он, — это моя краткая биография. Имя говорит слушателю или читателю, или сенсору — кто я такой, какую часть целого я составляю, что я выполнил. Однако уже пятьдесят лет, если не больше, я удовлетворен, что меня называют Дом. Когда есть другие Ломы, меня могут называть Домандио, и в моих разнообразных профессиональных отношениях используются и другие варианты. Один раз в году, в день моего рождения, мысленно передается мое полное имя, как я только что произнес его для вас голосом. Это очень эффектно, но при личном пользовании затруднительно.
Он был высок и худ — почти на грани истощения. Глубоко посаженные глаза блестели необычно молодо, но двигался он довольно медленно. У него был длинный тонкий нос с выступающими ноздрями. Руки с синими венами не имели никаких признаков артрического бездействия. На нем был серый халат одного цвета с волосами, доходивший до лодыжек, и сандалии на босу ногу.
— Много ли вам лет, сэр? — спросил Тревиз.
— Прошу вас, называйте меня Дом, Трев. Употребление других стилей обращения вынуждает к официальности и не способствует свободному обмену идеями между вами и мной. По Галактическому Стандартному Времени мне только что минуло девяносто три, но настоящее празднование еще через несколько месяцев, когда наступит девяностая годовщина моего рождения по местному времени.
— Я бы никогда не подумал, что вам больше семидесяти пяти, Дом, — сказал Тревиз.
— По геанским стандартам я не выделяюсь ни возрастом, ни его оценкой по внешности. Послушайте, вы ели?
Пилорат взглянул на свою тарелку, где осталось значительное количество ничем не примечательной и небрежно приготовленной пищи, и сказал застенчиво:
— Дом, могу я задать вам нескромный вопрос? Конечно, если он покажется вам оскорбительным, вы, пожалуйста, скажите, и я возьму его обратно.
— О, да, разумеется! — улыбаясь, сказал Дом. — Я очень рад объяснить вам что-либо насчет Геи, которая возбуждает ваше любопытство.
— Почему? — спросил Тревиз.
— Потому что вы почетные гости. Могу я услышать вопрос Пила?
— Поскольку все на Гее включено в групповое сознание, как получилось, что вы — элемент группы — едите то, что явно было другими элементами?
— Правильно! Но все циклично. Мы должны есть и можем есть все, как растения, так и животных. Даже неодушевленные предметы составляют часть Геи.
Но видите ли, никого не убивают ради удовольствия или спорта, никого не убивают болезненно. Боюсь, что мы не можем похвастаться качеством пищи, потому что каждый из нас ест только то, что должен. Вам не понравилась еда, Пил и Трев? Ну, она и не может понравиться...
То, что осталось от еды, в конце концов, тоже часть планетного сознания. Поскольку часть ее объединилась с моим телом, она включается в более широкую часть общего сознания. Когда я умру, я тоже буду съеден — хотя бы гнилостными бактериями — и тогда буду включен в самую малую часть целого. Но когда-нибудь части меня станут частями другого человеческого существа, частью многих.
— Нечто вроде переселения душ, — сказал Пилорат.
— Переселения чего, Пил?
— Я говорю о древнем мифе, имеющем хождение на некоторых мирах.
— О, я не знал. При случае вы мне об этом расскажете.
— Но ваше личное сознание — то, что есть Дом — никогда полностью не воссоздастся, — сказал Тревиз.
— Конечно, нет. Да и не все ли равно? Я буду частью Геи, а это главное. Среди нас есть мистики, размышляющие, не должны ли мы принять меры к развитию групповой памяти прошлых существований, но ощущения Геи таковы, что этого практически нельзя сделать, да и пользы это не принесет. Это лишь замутит теперешнее сознание. Конечно, если изменятся условия, ощущение Геи изменятся тоже, но я не предвижу такой возможности в обозримом будущем.
— Почему вы должны умереть, Дом? — спросил Тревиз. — Посмотрите только, какой вы в ваши девяносто лет. Не могло бы групповое сознание...
В первый раз Дом нахмурился.
— Никогда. Я не могу пожертвовать столь многим. Каждая новая индивидуальность перегруппировывает молекулы по-новому. Новые таланты, новые способности, новые пожертвования Гее. Мы должны иметь их, а для этого только один путь. Я сделал больше, чем большинство других, но даже у меня есть граница, и она приближается. После этого времени уже все равно, жить или умереть. Желания жить не будет. — И тут, как бы заметив, что уже настал вечер, он встал, протянув руки к гостям. — Трев и Пил, позвольте мне проводить вас в мою студию, я покажу вам кое-что из моей коллекции. Не осуждайте старика за это маленькое тщеславие.
Он повел их в другую комнату, где на круглом столе лежали темные линзы, сложенные парами.
— Это, — объяснил Дом, — соучастники, которых я придумал. Я не мастер, но я специалист по
