И эта маска, принадлежавшая женщине-хэмиш, была совершенно счастлива.
Так счастлива, что Нови почти примирилась с расстоянием, отделяющим ее от ее-самой-их и была довольна своим состоянием и своим неопределенным — как ей казалось — будущим.
Пилорат потер руки и сказал, старательно скрывая энтузиазм:
— Какая радость, что я вернулся на Гею.
— Гм... — рассеянно отозвался Тревиз.
— Вы знаете, что мне сказала Блис? Мэр вернулась на Терминус, заключив торговый договор. Спикер из Второго Основания отправился на Трантор, убежденный, что все это устроил он, и эта женщина, Нови, осталась с ним — присмотреть, чтобы было положено начало переменам в Галактике. И ни то, ни другое Основание даже не подозревает о существовании Геи. Это просто поразительно!
— Я знаю, — сказал Тревиз, — мне тоже все это рассказали. Но мы знаем, что Гея существует, и можем рассказать.
— Блис так не думает. Она говорит, что нам никто не поверит, да и мы сами это знаем. Кроме того, я, например, не собираюсь оставлять Гею.
Тревиз отогнал свои мысли, поднял глаза и спросил:
— Как?
— Я хочу остаться здесь. Вы знаете я сам себе не верю. Несколько недель назад я одиноко жил на Терминусе и вел ту же самую жизнь, что и десятилетия назад, погруженный в свои записи и размышления, полагая, что так и доживу до конца своих дней с моими записями и мыслями, так же одиноко, удовлетворенный прозябанием. И вдруг я неожиданно стал галактическим путешественником, я оказался втянутым в галактический кризис и — не смейтесь, Голан — я встретил Блис.
— Я не смеюсь, Янов. Но вы уверены, что знаете, что делать?
— О, да. Земля — это прошлое, а я устал от прошлого. Гея — будущее!
— Вы не часть Геи, Янов. Или вы думаете, что сможете стать ее частью?
— Блис сказала, что я могу в какой-то мере стать частью Геи — интеллектуально, если не биологически. Она, конечно, мне поможет.
— Но поскольку она — часть Геи, как вы найдете с ней общую жизнь, Общие точки зрения, общие интересы?
Они были на открытом месте, и Тревиз серьезно и спокойно смотрел на плодородный остров, на океан за ним, а еще дальше на горизонте был другой остров — все мирные, цивилизованные, живые и составляющие единое целое.
— Янов, — продолжал он, — Блис — планета, а вы крошечный индивидуум. Что если она устанет от вас? Она молода...
— Голан, я думал об этом. Целыми днями я только об этом и думал. Я предполагаю, что надоем ей, я не романтический идиот. Но чтобы она ни дала мне до тех пор — будет достаточно. Я получил от нее больше, чем — как я думал — вообще существует в жизни. Если я с этой минуты не увижу ее больше — я все равно в выигрыше.
— Я этому не верю, — мягко возразил Тревиз. — Я думаю, что вы как раз и есть романтический идиот, и — не обижайтесь — я не хотел бы, чтобы вы были кем-либо другим. Янов, мы знакомы не очень долго, но мы в течение нескольких недель были вместе каждую минуту, и — простите, если это звучит глупо — я очень люблю вас.
— И я вас, Голан, — признался Пилорат.
— И я не хочу вам вреда. Я поговорю с Блис.
— Нет, нет, пожалуйста, не надо! Вы будете читать ей нотации.
— Нет, я не буду читать ей нотаций. Дело не только в вас, я хочу поговорить с ней частным образом. Янов, я не хотел бы действовать за вашей спиной, так что, прошу вас, дайте свое согласие, чтобы я поговорил с ней и кое-что выяснил. Если я буду удовлетворен, я принесу вам самые сердечные поздравления и добрые пожелания и навсегда буду спокоен, чтобы ни случилось.
Пилорат покачал головой.
— Вы все испортите.
— Обещаю, что не испорчу. Умоляю вас.
— Ну, хорошо. Только будьте осторожны, мой дорогой. Обещаете?
— Пил сказал мне, что вы хотите видеть меня, — сказала Блис.
— Да, — ответил Тревиз.
Они были в доме, в маленькой квартире, отведенной Тревизу. Она грациозно села, скрестив ноги, и внимательно посмотрела на него. Ее большие глаза сияли, длинные темные волосы блестели.
— Вы не одобряете меня, не так ли? — спросила Блис. — Вы не одобряли меня с самого начала.
Тревиз продолжал стоять.
— Вы умеете читать мысли. Вы знаете, что я думаю о вас и почему.
Блис медленно покачала головой.
— Ваш мозг не связан с Геей. Вы это знаете. Ваше решение было необходимо, и решать должен был мозг чистый и нетронутый. Когда мы в первый раз захватили ваш корабль, я поместила вас и Пила в сглаживающее поле, но это было несущественно. Вы могли понести урон — от ярости или от паники, и тогда, возможно, в нужное время оказались бы беспомощны. И только. Так что я не знаю, что вы думаете...
— Решение, для которого я был нужен, сделано. Я решил в пользу Галактики и Геи. Зачем тогда говорить о чистом и нетронутом мозге? Вы получили, что хотели, и теперь можете делать со мной все, что пожелаете.
— Вовсе нет, Трев. Есть другие решения, которые могут понадобиться в будущем. Вы останетесь таким, каков вы есть, и, пока вы живы, вы — редкий природный ресурс Галактики. Без сомнения, в Галактике есть и другие, похожие на вас, но пока мы знаем вас и только. Мы не можем рисковать.
Тревиз задумался.
— Вы — Гея, а я не хочу говорить с Геей. Я хочу поговорить с вами как с индивидуумом, если это вообще имеет какой-то смысл.
— Имеет. Мы далеки от того, чтобы существовать только в общем сплаве. Я могу заблокироваться от Геи на некоторое время.
— Да, пожалуйста! Вы готовы?
— Я все сделала.
— Тогда, во-первых, разрешите мне сказать, что вы разыграли игру. Может, вы не входили в мой мозг, чтобы повлиять на мое решение, но явно вошли в мозг Янова. Так?
— Вы так думаете?
— Да. В критический момент Пилорат напомнил мне, как однажды Галактика показалась ему живой, и именно в этот момент я принял решение. Мысль могла быть и его, но вы внедрили ее в мозг старика, не так ли?
— Эта мысль принадлежала ему, также как и многие другие. Я лишь расчистила тропу его воспоминаний о живой Галактике, поэтому эта особая мысль легко выскользнула из его сознания и облеклась в слова. Поверьте мне, я не создала эту мысль: она была там.
— Тем не менее это оказалось неприятным вмешательством в независимость моего суждения, так?
— Гея чувствовала необходимость в этом.
— Вот как? Что ж, может быть, вы будете чувствовать себя лучше или благороднее, если узнаете, что, хотя слова Янова убедили меня принять решение в этот момент, я думаю, что принял бы его, даже если бы Янов ничего не сказал или попытался меня уговорить принять другое. Я хочу, чтобы вы знали это.
— Я верю, — холодно сказала Блис. — Вы хотели поговорить со мной об этом?
— Нет.
— О чем же?
Тревиз сел, развернул кресло к ней, так что их колени почти соприкасались, и наклонился
