Никогда еще ни одна подлинная филифьонка не бросила бы свою прекрасную, унаследованную мебель на произвол судьбы…
— Мама наверняка сказала бы: на свете существует нечто, имя которому долг, — пробормотала Филифьонка.
Уже наступило утро.
Восточная часть горизонта ждала восхода солнца. Над морем проносились робкие порывы ветра, а небо было покрыто тучами, которые забыла прихватить с собой буря. Раздалось несколько слабых раскатов грома.
Погода была неспокойная, и волны не знали, чего хотят. Филифьонка заколебалась.
И тут вдруг она увидала смерч.
Он был совершенно не похож на ее личный, воображаемый смерч — черный, блестящий водяной столб. Это был настоящий смерч, сотворенный природой, — клубящаяся светлая туча, которая сворачивалась книзу в гигантскую спираль. А в том месте, где вода поднималась из моря, чтобы встретиться со смерчем, спираль была белая как мел.
Смерч не ревел, не буйствовал. Тихо и молчаливо двигался он к берегу, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, а восходящее солнце окрашивало его багрянцем. Бесконечно высокий, огромный, он неистово вращался, все приближаясь и приближаясь.
Филифьонка не могла шевельнуться. Она стояла молча, совершенно тихо, гладя фарфорового котенка, и думала: «О моя прекрасная, чудесная личная катастрофа!..»
Смерч продвигался над берегом, совсем близко от Филифьонки. Белый вихрь — теперь уже песчаный столб — величественно скользнул мимо нее и очень спокойно, легко поднял ввысь крышу дома хемуля. Филифьонка увидела, как крыша поднялась, взлетела и исчезла. Она увидела и свою мебель, вихрем взметнувшуюся вверх и исчезнувшую вдали. Она увидела, как все, что украшало ее дом, взлетело в небо: подносы, скатерти, семейные фотографии, и грелки для чайника, и бабушкин серебряный сливочник, и памятные изречения, вышитые шелком и серебром, — все, все, все! И она с восторгом подумала: «О, как прекрасно! Как могу я, бедная маленькая Филифьонка, противиться великим силам природы?! Что еще можно сделать после всего, что произошло! Все вычищено и выметено до основания!»
Смерч торжественно прошествовал над землей, становясь все уже и уже, а потом лопнул и растворился в воздухе. Он был больше не нужен.
Филифьонка глубоко вздохнула.
— Я больше никогда не стану бояться, — сказала она себе. — Теперь я вольная птица. Теперь я могу делать все, что хочу.
Она поставила котенка на камень. Одно ушко у него непонятно когда, видимо ночью, отбилось, а на мордочке появились жирные пятна, из-за чего она приобрела совершенно новое выражение, чуть хитроватое и дерзкое.
Солнце поднялось. Филифьонка спустилась к берегу на мокрый песок. Там валялся ее коврик. Море разукрасило его ракушками и водорослями, и ни один коврик в мире никогда не был так тщательно выстиран. Филифьонка хихикнула. Взяв коврик обеими лапками, она потянула его за собой в воду.
Она нырнула в большую зеленую волну, уселась на коврик и поплыла прямо в шипящую белую пену, а потом снова нырнула на самое дно. Над ней одна за другой катились прозрачно-зеленые волны. И Филифьонка снова поднялась на поверхность — к земле и к солнцу. Она отплевывалась, и хохотала, и кричала, и плясала со своим ковриком в волнах.
Никогда за всю жизнь ей не было так весело!
Гафсе пришлось довольно долго кричать, прежде чем Филифьонка ее заметила.
— Это ужасно! — кричала Гафса. — Милая, добрая, бедная фру Филифьонка!
— Доброе утро! — поздоровалась Филифьонка, вытаскивая коврик на берег. — Как поживаете?
— Я вне себя, — разразилась Гафса. — И я все время думала только о вас! Какая ночь! Я видела этот смерч, я видела, как он появился. Ведь это же настоящая катастрофа!
— Какая катастрофа? — невинно спросила Филифьонка.
— Вы были правы, ах, как вы были правы, — сокрушалась Гафса. — Вы ведь
— Как мило с вашей стороны! — сказала Филифьонка, выжимая воду из шапочки. — Но на самом деле это было совершенно лишнее. Вы ведь знаете, что, когда полощешь ковры, надо всего-навсего подлить в воду немного уксуса и тогда их цвет совершенно не изменится! И вовсе незачем беспокоиться!
И, усевшись на песок, Филифьонка захохотала так, что на глазах у нее выступили слезы.
