Но она так ничего и не сделала, прислушиваясь к вою ветра в дымовой трубе. Ветер выл точь-в-точь как маленький брошенный зверек.

На южной стороне дома верша хемуля начала стучать о стенку, но Филифьонка не осмелилась выйти во двор и убрать ее.

Дом тихонько задрожал; теперь ветер налетал толчками, слышно было, как буря, набирая силу, мчится вприпрыжку над морскими волнами. С крыши соскользнула черепица и разбилась о скалу. Филифьонка вздрогнула и поднялась. Она быстро прошла в спальню. Но спальня была слишком большая и казалась ненадежной. Ну а кладовка? Она ведь очень маленькая, и там будешь в безопасности! Филифьонка схватила в охапку одеяло и бросилась по коридору к кухне, толкнула ногой дверь в кладовую и, задыхаясь, заперла ее за собой. Сюда не так доносился шум бури. И не было окна, только маленькая форточка. Филифьонка ощупью пробралась в темноте мимо мешков с картофелем и, завернувшись в одеяло, приткнулась вплотную к стене под полкой с банками варенья.

Медленно, очень медленно разыгрывавшаяся фантазия Филифьонки начала рисовать собственную бурю, гораздо более мрачную и безумную, чем та, что сотрясала ее дом. Буруны превращались в громадных белых драконов, ревущий смерч взбаламучивал воду, превращая ее в черный столб у самого горизонта, в черный сверкающий столб, который мчался прямо ей навстречу, все ближе и ближе…

Ее собственная душевная буря всегда бывала ужаснее всего, но так ведь случалось всегда. И в самой глубине души Филифьонка чуточку гордилась своими личными катастрофами, о которых знала только она одна.

«Гафса просто ослица, — думала она. — Глупая дамочка, у которой в голове, кроме пряников к чаю и наволочек, ничего нет. Она даже в цветах не разбирается. А во мне тем более. Теперь она сидит там и думает, что со мной никогда ничего не случалось. Это со мной-то, со мной! Ведь я каждый день переживаю гибель земного шара и все же по-прежнему одеваюсь и раздеваюсь, и ем, и мою посуду, и как ни в чем не бывало принимаю гостей».

Филифьонка высунула мордочку из-под одеяла, сурово вгляделась в темноту и сказала:

— Я вам покажу!

Что она хотела этим сказать?! Затем она снова залезла под одеяло и прикрыла уши лапками.

Время близилось к полуночи, а за окнами все нарастал и нарастал шторм; к часу ночи ветер достиг уже сорока шести метров в секунду.

Где-то около двух часов ночи сдуло дымовую трубу. Половина ее рухнула на дом, а остальное съехало вниз, в очаг. В дыру, образовавшуюся в крыше, видно было темное ночное небо с мчавшимися по нему огромными тучами. А потом шторм ворвался в дом, и уже больше ничего нельзя было разглядеть, кроме пепла, летевшего из очага, и развевавшихся на ветру гардин, и скатертей, и семейных фотографий, метавшихся в воздухе вокруг Филифьонки. Перепуганные безделушки ожили; вокруг все шуршало, звенело и грохотало, двери хлопали, картины съезжали на пол.

Обезумевшая Филифьонка в полной растерянности стояла посреди гостиной в развевающемся платье, и в голове у нее стучало: «Ну вот! Случилось! Теперь все пропало! Наконец-то! Теперь мне больше нечего ждать».

Она подняла телефонную трубку, чтобы позвонить Гафсе и сказать ей… ну да, сказать такое, что навсегда пришлепнуло бы Гафсу к стенке. Что-нибудь торжествующее и успокоительное.

Но телефонные провода тоже сдуло ветром.

Филифьонка ничего не слышала, кроме рева бури и грохота съезжавшей с крыши черепицы.

«Если я поднимусь на чердак, ветром сдует крышу, — подумала она. — А если спущусь в погреб, на меня обрушится весь дом. Так всегда бывает, когда что-нибудь случается».

Схватив фарфорового котенка, она крепко прижала его к груди. Внезапно ветром рвануло окно, и по полу вихрем закружились осколки стекла. Потоки дождя заливали мебель красного дерева, а красивый гипсовый хемуль сорвался с пьедестала и разбился вдребезги.

С ужасным грохотом и звоном рухнула на пол огромная хрустальная люстра, доставшаяся ей от дядюшки, маминого брата. Филифьонка услышала, как рыдают и жалуются ее вещи, увидела, как мелькает в разбитом зеркале ее собственная бледная мордочка, и, не задумываясь, ринулась к окну и выпрыгнула из него.

И вот она сидит на песке. Теплый дождик омывает ее лицо, а платье, точно парус, хлопает и развевается вокруг.

Она крепко зажмурилась, поняв, что теперь она — в самом центре опасности и совершенно беспомощна.

Шторм уходил все дальше и дальше, он бушевал, решительный и уверенный. Но все самые страшные звуки стихли. Стихло все, что выло, хрустело, разбивалось вдребезги раскалывалось на части, падало и рвалось. Опасность таилась в самом доме, а вовсе не где-то на воле.

Филифьонка осторожно вдохнула едкий запах водорослей и открыла глаза.

Мрак уже не был так беспросветно-черен, как в гостиной.

Волны медленно бились о берег, плыли мимо нее все дальше и дальше за песчаные дюны, исчезая вдали, у самого горизонта, и снова возвращаясь назад. А спокойные лучи маяка свершали свои медленный круговорот в ночи, неусыпно следя за штормом.

«Никогда раньше я не бывала ночью одна вне дома, — подумала Филифьонка. — Знала бы мама!..»

Она поползла вниз по береговому откосу навстречу ветру — чтобы как можно дальше уйти от дома хемуля, — все еще держа в лапке фарфорового котенка. Ее немного утешало то, что она может хоть кого-то опекать и защищать.

Море стало белым от пены, ветер резкими порывами налетал на соленые гребни волн, и они взлетали над берегом как столбы дыма.

В доме за ее спиной что-то грохнуло, но Филифьонка даже не оглянулась. Она сидела, скрючившись, за громадным камнем и широко открытыми глазами смотрела в ночь. Она больше не мерзла. Самое поразительное было то, что она вдруг почувствовала себя в абсолютной безопасности. Ощущение было для Филифьонки совершенно необычным и показалось ей чарующе прекрасным. Да и о чем, собственно говоря, беспокоиться? Ведь катастрофа уже разразилась. К утру шторм утих. Филифьонка едва обратила на это внимание, она сидела, размышляя о самой себе, о своих личных катастрофах, о своей мебели, и думала: как же ей теперь все о устроить по-настоящему? Собственно говоря, ничего ведь не произошло, просто ветром сдуло дымовую трубу.

Но в глубине души Филифьонка чувствовала, что это — самое важное событие, которое случилось в ее жизни. Оно потрясло и совершенно перевернуло все ее существо. Она не знала, как поступить, чтобы снова вернуться в обычную колею.

Она думала, что прежней Филифьонки уже не существует, и даже не была уверена в том, что желает ее возвращения. Ну а все, чем владела прежняя Филифьонка?

А все, что разбилось, покрылось сажей, треснуло и промокло насквозь? Подумать только, недели напролет восстанавливать все это, клеить, чинить да разыскивать затерявшиеся обломки и осколки…

Стирать, и гладить, и красить, и огорчаться оттого, что некоторые вещи починить невозможно. И постоянно помнить, что непременно остались кое-где трещины и щели и что раньше все было гораздо лучше… О нет! А потом выставить всю эту нищенскую дребедень, как и раньше, в мрачной комнате и по- прежнему думать, что это и есть настоящий домашний уют…

— Нет, этого я делать не стану! — воскликнула Филифьонка и поднялась на ноги. Они у нее совершенно затекли и застыли. — Если я попытаюсь сделать все точно так же, как прежде, я и сама стану прежней. Я снова стану бояться… Я чувствую это. Тогда за мной снова тайком прокрадутся циклоны, ураганы и тайфуны…

Она впервые внимательно посмотрела на дом хемуля. Он стоял на месте. Все, что разбилось, было в доме и ждало, когда она им займется и позаботится обо всем.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату