который на него замахнулся:

— Ты зачем здесь сидишь? Пришел брюхо набить?!

— Довойна призвал много наемников. Командует ими швед, служивший у Густава Вазы. Он воевал с вами, русскими, и бежал из Дерпта три года назад. Зовут Вальтер фон Виценбах, — говорил ливонский рыцарь, выглядевший постарше и поопытней. — Довойна накопил достаточно огнеприпасов, и у него не меньше пушек, чем в Дерпте. Вам не одолеть этого воеводу.

— Ну конечно! — улыбнулся Иоанн. — Где уж нам!

Иоанн задал несколько вопросов ливонцу и получил будто бы исчерпывающие ответы. Более молодой рыцарь помалкивал. Иоанн поинтересовался:

— Не желаешь ли чего-либо добавить?

Ливонец опустил голову. Он не предатель и останется верным ордену. Пыткой его не вынудишь раскрывать военные секреты.

— Отошли их, — велел Иоанн Малюте. — Младшего вздерни. Старшего опять возьми в оборот и вытряхни из бедняги то, что он попытался утаить. Он стеснялся своего напарника.

— Я тоже это заподозрил, пресветлый государь, — сказал Басманов.

«Вот бы мне таких помощников!» — мелькнуло у Малюты. Розыск скользил бы как по маслу.

С того дня началась подготовка к походу. Малюта послал разведчиков к Полоцку. Через месяц они возвратились обратно, кое-что подтвердив из услышанного от ливонца. Ударную силу Довойны составляли наемники. Узнав подробность, Басманов ободрил Иоанна:

— Они воюют до тех пор, пока побеждают или обороняются в хорошо защищенной крепости. Если разрушим стены, Виценбах бросит меч. Тогда Довойну в ковы и в подклеть.

— У него в руках все нити, которые к нашим заговорщикам тянутся. В Полоцке изменников больше, чем на ели иголок, — сказал Малюта.

— Пойдем с ними знакомиться, — улыбнулся Иоанн. — И спросим, как под литовской булавой очутились.

Планы нашествия разработали тщательно. Малюта увеличил дозоры на дорогах, ведущих из Москвы на запад. В расставленные сети угодило десятка два лазутчиков. Когда выступили после торжественного молебна, Басманов на последней заставе подъехал на низенькой степной лошадке к Иоанну и, скользнув ничего не выражающим взором по лицам князя Андрея Курбского и брата двоюродного князя Владимира Старицкого, промолвил твердо:

— Справимся, пресветлый государь, за две недели.

Курбский покачал головой, но ничего не возразил.

— А как возвратимся, измену здесь корчевать начнем, — закончил с намеком Басманов.

После смерти Алексея Адашева он выражал собственные мысли прямо, без всякого стеснения. В присутствии Курбского норовил подчеркнуть близость к царю и смотрел на него, как будто проведал что-то страшное. Курбский ненавидел Басманова. Считал его дружбу с Иоанном несчастьем для России. Многие несправедливости, творимые царем, относил на счет подговоров боярина, который совмещал удивительным образом храбрость, воина, ум стратега и лисью низость придворного. Последнее время Иоанн еще больше с ним сблизился, а его брату Федору поручал дела чрезвычайной важности.

— Я Федору верю, как тебе, — признался он Малюте. — Если кто обиды ему намерен чинить — головы тому на плечах не сносить. Кто поганить будет — уничтожу.

А Курбский от Басмановых подалее держался, губы поджимал, глаза ладонью заслонял, будто и глядеть на красавчика Федора ему противно. Алексей Адашев и поп Сильвестр связь Иоанна с боярином перерубить надеялись, да тщетно. В беседах с ними Курбский дразнил Басманова моавитянином. Когда Малюте донесли речи неосторожного князя, сразу не сообразил, о чем идет речь. Недавно он себе завел что-то вроде гражданского секретаря по имени Ивашка Панкратьев. Тот и разъяснил, что моавитяне — народ древний, кочевой, сродственный племени изралитян. И даже прочел Малюте выдержку из Священного писания, чтобы степень ненависти и презрения Курбского к Басмановым точно измерить. Малюта всегда старался добраться до сути и до истины, и не только в застенке. Иоанну легко: он среди книг как рыба в воде. А Малюте приходилось все постигать собственным умом, прибегая к различным уловкам. Вот что растолковал Ивашка Малюте однажды вечером при ярком свете свечей в доме на Берсеневке:

— Сказано в «Второзаконии»: «Аммонитянин и Моавитянин не может войти в общество Господне, и десятое поколение их не может войти в общество Господне во веки веков».

— Отчего же так? — удивился Малюта. — За что такая кара?

Ивашка стал объяснять, правда не очень вразумительно, насчет этого нехорошего народа, поселившегося в Заиорданье на восточном побережье у Мертвого моря, чью водную гладь не в силах поколебать даже ветер. Ничего в том море нет — ни рыб, ни водорослей, ни ракушки какой затворенной. Один песок и камень вокруг. Ну, разве добрый народ возле неживого моря останется, если появился там по стечению обстоятельств, а не по воле Божьей?

— Происхождением он от Лота и его дочерей, — произнес Ивашка, потупив глаза.

Ну, насчет Лота и его кровосмесительной связи с дочерьми Малюта кое-что со слов Иоанна знал. Однако пикантных сведений показалось мало, и он потребовал, чтобы Ивашка продолжил чтение, и Ивашка продолжил, вернее, озвучил на память предшествовавшее только что прочитанному:

— У кого раздавлены ятра или отрезан детородный член, тот не может войти в общество Господне. Сын блудницы не может войти в общество Господне, и десятое поколение его не может войти в общество Господне…

Ивашка засмущался и опустил голову, а Малюта задумался над скрытыми намеками Курбского. Между тем ему и в голову не могло прийти, что прочитанное из «Второзакония» будет иметь более непосредственное отношение к его роду, чем к Басманову и красавчику Федору. Сын Бориса и Марии Годуновых — внук Малюты — царевич Федор сходно погиб от страшной смерти, когда посланные поляками изменники напали на семью в одном из покоев годуновского дома. Царь Федор Борисович не сможет войти, согласно Священному писанию, в общество Господне.

В конце января Полоцк осадили, через семь дней взяли острог — наиболее укрепленное место в городе — и начали разрушать стены, поджигая их деревянные части — триста саженей выжгли, прежде чем Довойна покорился. Литовцев и поляков Иоанн не помиловал. Они сражались жестоко и упорно, а вот наемники были отпущены и даже награждены. Кое-кто вступил в царскую службу.

Полоцкий триумф окрылил Иоанна. Он увидел новых соратников в деле, увидел, как Малюта, не обращая внимания на выстрелы из пищалей и мушкетов, штурмовал острог, будто простой воин поднимался по придвинутой лестнице, держа в зубах саблю, видел, как Басманов умело поворачивал пушки в нужном направлении, прокладывая путь стрельцам, да и Курбский, впрочем как всегда, показал себя с лучшей стороны, расправляясь с будущими своими покровителями настолько жестоко и беспощадно, что вызвал у подозревающего всех и вся Басманова одобрительные возгласы:

— Свиреп князь, но справедлив. Не дает ляхам спуску!

Взятие Полоцка в дальнейшей Иоанновой политике сыграло огромную роль. Сигизмунд II Август надеялся на помощь крымчаков, но те обманули короля, бросив один на один с Русью. Польшу и Литву могло спасти лишь перемирие. Но Иоанн шел на него не очень охотно. Царя страшно беспокоили отъежчики, среди которых каждый раз мелькали в донесениях все новые и новые фамилии. Ушел во враждебный лагерь князь Дмитрий Вишневецкий, грозя, что он придет войной на московские земли. Ушли двое дворян Алексей и Гаврила Черкасские и без особых хлопот обжились неплохо при дворе нового господина. Во время похода на Полоцк перебежал к литовцам дворянин Хлызнев-Колычев и выдал неприятелю важные военные тайны, отнюдь не угрызаясь совестью.

Узнав о бегстве других дворян и посадских людей к литовцам, Малюта посоветовал царю, улучив момент:

— Заранее хватать надо, пресветлый государь! Не ждать, пока они нам в кашу наплюют и с врагом спознаются. Заранее хватать надо! — повторил он. — Розыск вести постоянно. Не считаться ни с чином, ни со званием.

— Осмелел, пес! — бросил в раздражении Иоанн. — Обрадовался! Тебе позволь — ты и меня, чего