человек кивнул на город.

— И много людей было? — спросил Виллем священника, когда они стали подниматься наверх.

Тот улыбнулся. «Даже удивительно, тут ведь не Нагасаки, не Эдо — провинция. Ну, эта, в основном, знаете, кто это? — священник взглянул на Виллема.

— Знаю, — вздохнул тот. «Жалко их очень, конечно».

— А люди хорошие, — задумчиво сказал отец Франсуа. «Добрые. Ну да они везде хорошие. А вы вот что, — вы же даймё пришли представляться, да?

Виллем кивнул.

— Я потом обедню буду служить, там, — отец Франсуа махнул рукой в сторону замка, — приходите. И мальчика берите своего, а то когда еще службу послушаете. А завтра отец Джованни вернется, — он сейчас переводами занят, для этого уединение нужно, — и мы вместе с ним в город пойдем, Новый Завет читать им будем, тоже приходите».

Виллем, было, хотел что-то сказать, но почувствовал, что сын дергает его за рукав.

Он помолчал и ответил: «Спасибо, святой отец».

В раскрытую перегородку был слышен шум водопада.

— Это неправильно, — вдруг, твердо сказала Мияко. «Неприлично. Женщины так не делают, у нас не поймут этого. Как это — она вышла за околицу навстречу Иисусу? Она должна была сидеть дома, как ее сестра, и ждать, пока мужчина придет».

Джованни вдруг вспомнил перезвон колоколов флорентийских церквей, закат над рекой Арно, и зеленые, такие зеленые глаза.

— Есть такие женщины, — мягко сказал он, — которые всегда идут вперед. Они ничего не боятся. Вот так и Марфа, ты посмотри, что дальше Иисус у нее спрашивает.

— Верит ли она в то, что Иисус — воскресение и жизнь? — тихо проговорила Мияко.

— И? — Джованни поднял бровь

— Верит, да — женщина подумала. «Получается, она первой встретила Иисуса, и первой говорила с ним».

— Ну вот, — ласково ответил Джованни, и, потянувшись, взял ее мягкую руку, — видишь, иногда надо набраться смелости и выйти за околицу, любовь моя. А то будешь потом жалеть, — он улыбнулся.

Мияко подумала, и, взглянув на него чудными, черными глазами, тихо ответила: «Я не жалею, нет. И никогда не пожалею, сэнсей».

Он пристроил ее голову к себе на плечо и велел: «Отдохни, а то ты с утра или пишешь, или с едой возишься. Посиди просто со мной, пожалуйста».

— Очень красиво тут, — Мияко прижалась щекой к его руке. «Спасибо вам, сэнсей».

Джованни поцеловал теплый висок и, закрыв глаза, подумал: «А мне-то как Бога благодарить? Господи, довезти бы их всех до Англии спокойно, и жить с Мияко в деревне до конца дней своих, ничего мне и не надо больше».

— А если мне надо будет уехать из Японии, — спросил он, так и не открывая глаз, — ты поедешь со мной?

— Зачем вы спрашиваете, — удивилась Мияко, — конечно. Вам же надо, чтобы еду, кто-то готовил, убирал бы…

— Мне еще много чего надо, — усмехнулся Джованни, и, вдохнув запах вишен, добавил: «А готовить я и сам умею, буду тебя кормить, и вообще — ухаживать за тобой, как положено. А ты будешь пить чай, и любоваться цветами, поняла?»

Мияко рассмеялась: «Только если с вами, сэнсей».

Марико-сан помялась у входа в комнату, где должна была служиться обедня, и, перекрестившись, отодвинула перегородку. Отец Франсуа был один — читал молитвенник.

Она поклонилась и робко спросила: «Можно с вами поговорить, святой отец?»

— Конечно, — священник улыбнулся. «Заходи, пожалуйста».

Девушка помяла в руках ткань простого, серого кимоно и решительно сказала: «Святой отец, я хочу уехать в Нагасаки, с вами. Я хорошо знаю японский, испанский тоже, могу переводить, могу детей учить, или за больными ухаживать. Я работы не боюсь».

Отец Франсуа вздохнул. «Девочка моя, это все очень хорошо, но родители тебя никуда не отпустят, тебе пятнадцать лет всего лишь».

— Отпустят, — твердо ответила Марико-сан. «Если я постригусь в монахини, то отпустят».

Датэ Масамунэ оглядел мужчину и мальчика, что стояли посреди огромного зала для приемов и вдруг рассмеялся: «А я вас помню, адмирал. Я, правда, тогда совсем юнцом был, в Эдо, служил его светлости Токугаве. Это же благодаря вам поймали того знаменитого карманника, Оборотня».

Виллем тоже улыбнулся: «Вот уж не думал, что вы не забыли, ваша светлость, столько лет прошло».

— Ну, — Датэ поднялся и посмотрел на тучу, что нависла над дальними вершинами гор, — таких людей, как вы, не забывают, адмирал. Впрочем, этого Оборотня — тоже. Сколько вашему сыну?

— Десять, ваша светлость, — поклонился Уильям.

— А выглядишь подростком, — заметил Масамунэ-сан.

— Я бы вас пригласил выпить чаю на террасе, но смотрите, — он указал на горы, — погода портится. Осень, скоро мы будем сидеть у камелька, и слушать крики улетающих на юг гусей.

Так что приглашаю вас в особую комнату, она выходит прямо на сад. Я велю разжечь очаг, и, даже если начнется дождь, мы сможем любоваться тем, как облетают под его каплями последние цветы лета.

Уильям взглянул на изящный, украшенный шелковыми панелями кабинет, и, опустившись рядом с низким столиком, сказал: «Мы были в Макао с отцом, там тоже интересно, но очень, много людей. А здесь так тихо, даже не верится, что вокруг кто-то есть».

— Это вы еще в горах не были, вот там действительно пустынно, — заметил дайме, и, подняв чашку, полюбовавшись ей, сказал: «Это оттуда, там есть деревня, в ней вот уже пятьсот лет делают посуду. Всего три рисунка — для чашки, чайника и бутылки. Просто, а как красиво — видите, — он повернул чашку к гостям, — камыш на озере и одинокая птица над серой водой.

Уже разливая чай, даймё внимательно взглянул на Виллема и сказал: «Я вам очень благодарен за этот груз. Сами понимаете, большие суда к нам заходят редко, а на рыбацкой лодке такое не перевезешь. У меня есть свой корабль, я еще два года назад его построил, но мало хороших моряков, да и опасно это — идти на нем в Нагасаки, там, же везде глаза и уши».

— А зачем вам корабль? — поинтересовался мальчик и тут же покраснел: «Простите»

— Ничего, — отмахнулся даймё. «Я, видите ли, — Масамунэ-сан легко улыбнулся, — тут, у себя, на севере живу несколько, как это сказать, в отдалении от его светлости будущего сёгуна Токугавы.

— Сами знаете, он иногда принимает, — даймё задумался, — решения, с которыми я не согласен. Ну, вот те же самые ящики вы мне привезли, к примеру. Потом, кстати, зайдете в казначейство мое, с вами рассчитаются.

Виллем кивнул: «Спасибо. Но ведь, ваша светлость, такое опасно хранить в замке, все, же это запрещено законом.

— А я и не храню, — даймё поднял бровь. «Мой начальник охраны, Масато-сан, — он сейчас к нам присоединится, — складывает все это в надежное место. Ну, так, на всякий случай. А возвращаясь к кораблю, — даймё повернулся к Уильяму, — я собираюсь отправить посольство в Европу. Тут сейчас гостят два священника…

— Мы одного видели, да, — кивнул Виллем. «Отец Франсуа»

— Умные люди, — коротко сказал даймё. «Я хотел бы превратить гавань Сендай в самый оживленный порт на севере, а для этого мне надо дружить с европейцами, хоть они и проповедуют свою религию. Я, в общем, не против этого.

— До тех пор, пока его светлость Токугава, разумеется, разрешает, — добавил даймё. «Из-за ящиков, — он тонко улыбнулся, — я могу себе позволить с ним поссориться, а вот из-за религии — не буду».

— Мы, кстати, ваша светлость, — голландцы, англичане, — невзначай заметил Виллем, — не