— Учится еще, — коротко ответил Ворон.

— Ну да, — вздохнул Берри, — он и тогда еще, шести лет от роду, каждый вечер вставал на колени, — они ж у меня в чулане спали, — крестился и говорил: «Упокой, Господи, душу, мамы моей, дай ей приют в обители райской».

Ворон помолчал, и, допив стакан, поставив его на стойку, сказал: «Сэра Уолтера из тюрьмы выпускают».

— Ну, слава Богу, — Берри плеснул еще рома в стакан, — теперь бы он еще на моря вернулся.

Сэр Фрэнсис там, вы теперь тоже собрались — все хорошо будет».

— Спасибо, мистер Берри, — тихо ответил Степан, и, завидев сына, велел: «Шпагу давай».

Ник покраснел: «Что такое?»

— Ничего, — усмехнулся отец, и, отстегнув свою, протянул ее сыну. «Поменяемся, вот что. Эта, — он нежно погладил эфес, — у меня еще со времен корабля моего первого, «Клариссы», я тогда младше тебя был».

— Спасибо, папа, — потрясенно сказал Ник и вдруг вспомнил, давнее, детское. Их с Майклом перевели наверх, на мачты, и он, ранним утром, выйдя на палубу, увидел отца. «Святая Мария» медленно дрейфовала под легким западным ветром, было тихо, и отец стоял у румпеля, подняв голову, следя за белой, стройной птицей, что вилась вокруг корабля. Лучи рассвета играли на эфесе его шпаги, и Ник зажмурился — таким ярким было это сияние.

Отец тогда обернулся, и, улыбнувшись, сказал: «Видишь, это к счастью — альбатрос».

Ворон повертел в руках шпагу сына, и кисло заметил: «Легкая она, для меня, ну да ладно.

Ну, что стоишь, пошли. Всего хорошего, мистер Берри, следующим летом увидимся».

— Попутного ветра, капитаны! — крикнул Берри им вслед.

Степан посмотрел на аккуратные дома, что окружали гавань, на чистый булыжник под ногами и, косо глянув на красивое лицо Ника, сказал: «Ну, я надеюсь, ты осторожен, как я тебя и учил».

Сын покраснел и ответил, куда-то в сторону: «Не дурак же я».

— Хотелось бы верить, — вздохнул Ворон и, помахав рукой матросам, что сидели в шлюпке, стал спускаться к морю.

— Я тебя высажу, — обернулся он к сыну, — а потом уже к себе поеду. Теперь смотри — погода хорошая, ветер, как по заказу. Я не хочу, чтобы ты отставал, — мало ли что, — поэтому буду идти на половинных парусах.

Увидимся с сэром Фрэнсисом в назначенном месте, а потом уже будем думать — кто куда.

Картахену мы раньше следующей весны все равно не атакуем — у нас сейчас мало кораблей там, надо ждать, пока остальные подтянутся.

Ник кивнул. Отец испытующе посмотрел на него и спросил: «Ты когда с Кавендишем ходил, на суше работал?»

— Да, как раз в той самой Картахене, — ответил Ник. «В Панаме, в Мексике».

— Отлично, — пробормотал Ворон и подтолкнул его: «Ну, вон тебе трап выбросили. Иди, держись у меня в кильватере. Если разбросает штормом — место встречи ты знаешь».

Он посмотрел на то, как юноша ловко карабкается вверх и, улыбнувшись, велел матросам:

«А теперь быстрее домой, а то я что-то соскучился».

Ворон поставил шкатулку с письмами на стол и сказал первому помощнику: «Давайте, мистер Гринвилль, я первую вахту сегодня постою, все же давно я этого не делал, хоть мне отсюда до Нового Света дорога наизусть знакома — но все же».

Гринвилль улыбнулся и осторожно спросил: «Сэр Стивен, тут команда спрашивает — вы надолго на моря вернулись?».

— Если повезет, мистер Гринвилль, то я надеюсь тут умереть, — хохотнул Ворон и, не оглядываясь, стал подниматься по темному, узкому трапу наверх — в свежий ветер и сияние заката.

Якорные цепи загремели, он положил руку на румпель, и сказал: «Ну, с Богом». Паруса медленно поднимались, «Святая Мария» чуть заскрипела, и Ворон с радостью почувствовал, как подчиняется ему корабль. «Вот все бы так слушались, — усмехнулся он, и, обернувшись, увидел, как «Желание» становится ему в кильватер.

— Молодец мальчик, — подумал Степан. Гавань удалялась от них, и, смотря на ласковое, поблескивающее золотом, море, он прошептал:

«Святая Мария» и «Желание» шли на юго-запад, туда, где солнце уже опускалось за горизонт — пока их белые паруса не слились с медленно темнеющим небом.

Высокий, стройный, русоволосый мальчик положил шлюпку в галфвинд и, озабоченно оглянувшись, спросил: «Папа, я все правильно делаю?»

Вискайно, сидя на корме, посмотрел, как играют бронзой на солнце волосы сына, и, ласково ответил: «Ну конечно, Дэниел, вот так и держи ее, и мы пришвартуемся там же, откуда уходили».

В зеленовато-голубых глазах ребенка заиграли искорки смеха и Дэниел сказал: «Жалко, что мы уезжаем. Тут красиво, — он поглядел на белые, с черепичными крышами домики Акапулько, на колокольню кафедрального собора и спросил: «А как там, в Картахене?».

— Там южнее, — рассмеялся Вискайно, — и еще жарче. «И тут Тихий океан, а там Атлантический, Карибское море».

— Как в Веракрусе, да, — пробормотал мальчик. «Там, наверное, обезьяны есть, в джунглях, если это на юге».

— Есть, — согласился Вискайно. «Станешь постарше, пойдешь ко мне юнгой, отправимся с тобой вверх по Амазонке. Вот там обезьян тьма-тьмущая, все деревья ими облеплены. И еще анаконды».

— Я бы хотел убить ягуара, — заявил мальчик, ловко убирая парус и разматывая канат. «Папа, — спросил он, — а почему ты сейчас в море не ходишь?».

Вискайно привязал шлюпку и подал руку сыну. «Ну, во-первых, — ответил Себастьян рассудительно, — я не хочу от вас уезжать надолго, а во-вторых — я комендант порта, мне тут надо быть. А в Картахене я стану командовать обороной всего побережья, это большая работа, тем более, что сейчас англичане опять оживились».

Сын подкинул ногой камешек и сказал, засунув руки в карманы: «Я бы хотел еще в Манилу поехать, вот. Вообще туда, — он махнул головой на запад. Ну, или, — на губах ребенка заиграла красивая улыбка, — туда, на север. Куда-нибудь.

— Потерпи еще четыре года, — подтолкнул его отец, — я закончу тамошние укрепления, и опять пойду в море. Будешь со мной плавать. Раньше твоя мама все равно тебя не отпустит, да и права она, мал ты еще.

Дэниел посмотрел на отца и улыбнулся.

Он ничего не помнил. Только иногда ему снился другой мужчина — высокий, смуглый, который учил его стрелять из лука и рыбачить. Мать говорила, что его отец погиб в море, когда Дэниел был еще младенцем, — но кто был тогда тот, второй? Еще в этих снах был треск мушкетных залпов, крик сестры, — отчаянный, высокий, и темная лужа крови на белом песке.

Когда Дэниел был поменьше, у него были кошмары. Индейская нянька звала мать, та приходила, —