собой — она никогда не была в Лондоне. Ну, что, дорогая, как тебе лондонские лавки?

Мужчины поднялись и Бербедж сказал: «Боже, настоящая французская красота!

Мадемуазель Полина, надеюсь, ваш дядя разрешит вам ненадолго украсить собой наш праздник?»

— Я много купила, — покраснев, с милым акцентом, ответила Полли. «Надеюсь, дядя Матье на меня не рассердится».

— Не рассердится, — уверил ее Матвей.

«Какие глаза, — подумал Уильям. «Как самая черная, бурная ночь, когда в просветах между тучами видны звезды — мерцающие золотом».

Полина села рядом с ним, и он почувствовал запах роз.

— Ваш дядя разрешает вам пить вино, мадемуазель? — Уильям увидел, как на ее груди чуть колышется кружево — оно было чуть светлее смуглой, гладкой кожи.

— Я же парижанка, — бойко ответила Полина и тут же, покраснев, призналась: «Ну, дома мне его матушка разбавляет водой, конечно».

— Ну и славно, — Уильям налил ей бургундского и Полина, подняв глаза, посмотрев на него, сказала: «А вы, правда, актер?»

— И драматург тоже, — улыбнулся Уильям.

— Я только балаганы на ярмарках видела, — погрустнев, призналась Полина. «У нас в Париже нет таких театров, как у вас».

— Это, — сказал Шекспир, любуясь ей, — дело поправимое, мадемуазель.

Мэри проснулась от неприятного холодка под тонким, изъеденным молью одеялом. Она поежилась, и, опустив руку вниз, ахнула — пальцы были испачканы кровью. Девушка, было, хотела позвать свою соседку по крохотной, под самой крышей таверны, комнате, но вспомнила, что Кэтрин осталась ночевать у Сапожника.

В маленькое оконце вползал еще серый, ранний рассвет.

— А ну хватит валяться! — раздался с порога громовой голос мамаши Булл. «Быстро вниз — воду таскать!»

Она подошла к сломанной, уже непригодной для чистых комнат, кровати и застонала: «Ну что ты за дрянь такая! Испортила простыни вконец! Знаешь, что у тебя крови скоро — подкладывай тряпки! Не отстираешь — из жалованья вычту».

— Я не знала, миссис Булл, — тихо ответила Мэри, глядя на кровавое пятно между ногами.

«Это у меня в первый раз».

Булл наклонилась, и, мазнув толстыми пальцами по пятну, отвесила Мэри пощечину — от души.

— За что! — крикнула девушка, стирая кровь со щеки.

— Так принято, — ответила мамаша Булл. «Вообще это твоя матушка должна делать, но раз уж ты сирота…, Поднимайся, что разлеглась, и простыни замочи — свежая кровь, может и отойдет еще».

Мэри оделась, и, подложив между ног скомканные тряпки, собрав белье, спустилась на двор — к колодцу.

Полина оглядела пустые деревянные галереи и восхищенным шепотом сказала: «И все это построили, чтобы люди ходили на представления?».

Уильям, сидевший на сцене, улыбнулся: «Ну, туда, — он махнул рукой наверх, — пускают только джентльменов, видите, у нас даже есть отгороженные места, очень удобно, — дверь во время представления закрывается, и никто вам не мешает. А тут, — он указал на партер, — всякая чернь стоит. Ну, можно табурет взять, если мелкая монета есть.

— А как это — писать пьесы? — спросила Полина.

Уильям подпер подбородок кулаком и рассмеялся: «Ну как? Сначала надо много читать — например, для «Генриха Шестого» я засыпал и просыпался с «Хрониками» Холиншеда. А потом, — он помедлил, — ну, у каждого по-разному, но я обычно иду гулять. По Темзе. Хожу и про себя складываю строки. Вообще, — Шекспир постучал себя по голове, — оно все тут, мадемуазель Полина. И это очень сложно.

— Почему? — тихо спросила девушка.

— Потому, — Уильям спрыгнул в партер и подошел к ней, — они были одного роста, — что я смотрю на вас, и думаю — как бы вас вставить в пьесу? В общем, с нами тяжело говорить, мадемуазель Полина, потому, что мы все время заняты другим.

— Все время? — Уильям увидел, как ее губы, — цвета граната, — чуть улыбаются, и, ответив:

«Ну, большей частью, — поцеловал ее.

— Месье! — возмущенно сказала девушка, отступив.

— Если вам не понравилось, я больше не буду, — Уильям увидел румянец на смуглых щеках.

— Дело не в этом, — сердито ответила девушка, — джентльмен должен просить разрешения у дамы, месье Шекспир.

— А я не джентльмен, мадемуазель Полина, — грустно ответил он. «Я актер и сын перчаточника. Так вам не понравилось?».

— Понравилось, — пробормотала мадемуазель и поцеловала его сама — быстро, озираясь.

— Репетиция начнется через час, — Уильям посмотрел на нее и вдруг сказал: «Хочешь мне помочь?».

Полина кивнула. Он порылся в груде бумаги, что лежала на сцене, и кинул ей растрепанные листы: «Ты же читаешь на английском?»

Она кивнула.

— Отлично, — Шекспир взобрался на сцену. «Иди сюда, будешь за Маргариту Анжуйскую».

Отсюда, с этого места: «Вот, Йорк, смотри, платок…»

— А ты кого играешь? — спросила Полина, просматривая исчерканную рукопись.

— Как раз Йорка, — улыбнулся он.

— Вот, Йорк, смотри, платок, — неуверенно, тихо, сказала Полина, и вдруг, откинув голову назад, вытянув руку, продолжила — красивым, низким голосом:

— Молодец, — тихо проговорил Шекспир и чуть поежился, увидев в длинных пальцах девушки окровавленный кусочек кружева.

— Долой с него корону! И с короной, И голову долой! Покончим с ним, Пока мы дышим! — закончила Полина монолог, и Уильям пробормотал: «Французская волчица…»

— Еще рано, — озабоченно сказала девушка, глядя на строки. «Тут реплика Клиффорда сейчас».

— Это я просто так, — Шекспир обнял ее и сказал: «Если бы женщины играли в театре, ты стала бы великой актрисой, моя смуглая леди. А теперь беги, — он забрал у девушки рукопись, — сейчас сюда явятся Бербедж и компания.

— Можно я посмотрю, ну, сверху? — умоляющим голосом спросила девушка. «Пожалуйста, месье».

— Если ты еще раз назовешь меня «месье», я тебя больше на сцену не пущу, — сердито проговорил Уильям, еще раз целуя сладкие, такие сладкие губы. «Быстро на галерею, и чтобы тебя никто не видел».

— Не увидят, — пообещала Полина, взметнув шелковые юбки.

— А почему женщины не играют в театре, дядя Матье? — спросила девушка, искоса глядя на Вельяминова. Они говорили по-французски.

Матвей ловко очистил апельсин — шел перерыв между действиями, по театру ходили разносчики фруктов и сладостей, и протянул племяннице половину.

— Ну, дорогая моя, — сказал он рассудительно, — все же это занятие — не для женщины.