хлеб по-другому». Нет, Джон, она собирала свой сундучок и шла за мной — пешком шла, ногами, потому, что денег на лошадь не было.

Разведчик, молча, присел на кровать и посмотрел на лицо девочки — некрасивое, живое, во сне оно разгладилось, улыбалось и она нежно, неглубоко дышала.

— И она работала, — Бруно все еще смотрел в окно. «Работала, чтобы я мог писать. Стирала, полы мыла, всякую чушь переписывала, за чужими детьми присматривала. А ее, Джон, шлюхой обзывали, потому что я за десять лет так и не выбрал времени с ней повенчаться!

Так что же я теперь за человек буду, — Бруно, наконец, обернулся, и Джон увидел слезы на его лице, — если вот так оставлю все и убегу!

— Тебя не услышат, — горько сказал Джон.

— Констанца меня слышала, — спокойно ответил Джордано. «И она, — Бруно кивнул на девочку, — она той же крови, она поймет, почему я это сделал. Не смогу я ее воспитывать, как должно, если сейчас память ее матери предам».

Он наклонился над кроватью и долго смотрел на маленькую Констанцу. «Ты будь хорошей девочкой, счастье мое, — ласково проговорил Бруно, целуя дочку в смуглую, теплую щечку.

«Прощай».

Он распрямился и протянул руку Джону. «И ты прощай, — Джордано помедлил, — спасибо тебе за все. Ей расскажи про меня, ладно?».

Разведчик пожал ему руку и уже когда Джордано был на пороге, сказал: «Забери рукописи и возвращайся».

Бруно аккуратно, тихо, закрыл за собой дверь.

Джон подошел к окну, но за ним уже ничего не было — только мрак и туман, скрадывающий звуки шагов. Он вдруг почувствовал, как устал — невыносимо, до самых костей, казалось, устал. Он лег на кровать, вдыхая молочный запах девочки, и та, сонно прижавшись к нему, пробормотала: «Папа…»

— Папа, — он с трудом открыл глаза, и увидел, что на пороге стоит сын. «Папа, а где синьор Бруно?».

Джон приказал себе подняться. «Синьор Бруно больше сюда не вернется, — он вздохнул, — вот такой уж он человек».

— Но как, же это? — прошептал мальчик. «Ведь это же его дочь…»

— А то, — Джон кивнул головой за окно, — его честь и его убеждения, — он помолчал и велел:

«Принеси наш паспорт и чернильницу с пером».

— Но что, же мы теперь будем с ней делать? — потрясенно спросил подросток, глядя на большую кровать, где мирно спала девочка.

— Воспитывать, учить, замуж выдадим, — губы Джона чуть улыбнулись. «Ну, последнее уже будет на твоей ответственности, я не доживу».

— Папа, — мальчик сглотнул, — зачем ты так…

— Затем, что я всегда трезво смотрел на вещи и тебе советую поступать так же, — ворчливо ответил Джон. «Мне лет двенадцать осталось, ты, к тому времени, уже взрослый мужчина будешь, слава Богу. Ну, что ты стоишь, марш за бумагами, а то еще его светлости дожу вздумается проверить — все ли тут в порядке».

— Почему? — спросил сын, принеся все нужное.

— Потому что он приставил ко мне соглядатая, — ответил Джон, устраиваясь за столом. «Он, правда, сейчас валяется без сознания на куче отбросов неподалеку от моста Риальто, но, рано или поздно его найдут. А теперь смотри внимательно, я тебе покажу, как это делается».

— Во-первых, — сказал Джон, окуная перо в чернильницу, — всегда сам выписывай свой паспорт. Тогда потом не надо мучиться, повторяя чужой почерк. Ко мне это не относится, я учился у хороших мастеров своего дела, тут, в Италии, могу писать, как угодно, но мало ли.

— Во-вторых, вот тут, — он показал, где, — всегда оставляй место, не надо сразу шлепать печать. Тогда ты всегда сможешь внести в паспорт, кого нужно. Ну, — он смешливо потер нос, — никогда не знаешь, кем обзаведешься по дороге. Женой там, детьми. Вот мы с тобой, например — у меня дочка на старости лет появилась, а у тебя — сестра.

— А синьор Бруно, — смотря на ровные, аккуратные строки, что появлялись из-под пера отца, спросил маленький Джон, — что с ним теперь будет?

— Отправится под трибунал святой Инквизиции, что, — сердито пробормотал Джон, посыпая чернила песком. «Посмотрим, может быть, и удастся его оттуда вытащить, хотя с характером Фагота на это надежды мало. Вот, — он полюбовался, — леди Констанца Холланд, двух лет от роду, волосы рыжие, глаза карие, путешествует с отцом.

— Все, — Джон встал, — я иду спать. Тут лодка придет на рассвете, извинись, и скажи, что она не потребуется. Нам отсюда можно выезжать привычным путем, опасности нет. И не буди меня, хоть бы сам папа Иннокентий появился.

Маленький Джон отдернул гардины, и, зевая, посмотрел на утреннее солнце за окном. «Надо молока согреть, — пробормотал он, — проснется ведь сейчас, есть захочет». Подросток, было, пошел на балкон, но застыл, услышав стук в дверь.

— Мне бы его светлость герцога, — извиняющимся голосом сказал человек в официальной ливрее охраны дожа. «Он вчера поздно вышел из дворца, его светлость Паскуале Чиконья беспокоится — все ли в порядке.

— Здравствуйте, я — Джон Холланд-младший, — на изысканном итальянском языке ответил подросток. «Граф Хантингтон, наследный герцог Экзетер. Мой отец, его светлость герцог, сейчас отдыхает и просил его не тревожить. Вот наши бумаги, там сказано, кто я такой — юноша протянул офицеру паспорт.

— А ваша сестра, где она? — нахмурился тот, прочитав.

Мальчик улыбнулся и приложил палец к губам: «Пойдемте».

В огромной опочивальне жарко горел камин. Дитя спало на кровати резного дерева, укрытое подбитым соболями одеялом. Джон поправил кружевную подушку и прошептал: «Леди Констанца Холланд. И она еще не поднялась, синьор, так, что я просил бы вас не шуметь».

— Приношу свои извинения, ваша светлость, — уже в передней сказал офицер.

— Можно просто: «Лорд Джон», — юноша протянул красивую, холеную руку. «Всего хорошего, синьор, желаю вам прекрасного дня».

Подождав, пока его гондола скроется за поворотом канала, Джон присел на постель и погладил по голове девочку.

— Ты кто? — вдруг, зевая, спросила Констанца.

— Твой брат, — тихо ответил Джон.

— Сказку, — потребовала девочка, взяв его за руку.

— Сейчас, — он быстро прошел в свою детскую, и достал из сундука медведя. «Орсо буоно, — усмехнулся Джон, глядя в черные, внимательные глазки.

— Мишка! — обрадовалась девочка, и тут же потянула игрушку к себе: «Мой мишка!».

— Твой, твой, — успокоил ее Джон. Устроившись рядом, пощекотав Констанцу, он начал:

«Далеко-далеко отсюда, там, где все леса и леса, жил однажды маленький медвежонок….»

Виллем проснулся на рассвете и лежал просто так, вдыхая запах жасмина, сомкнув руки на большом, торчащем животе Марты. Ребенок почувствовал его ладони и толкнулся. «Будто рыбка», — смешливо подумал мужчина. Он провел губами по шее жены, и та, зевнув, потянувшись, сказала: «Ты же, наверное, есть хочешь».

— Хочу, — согласился Виллем. «Тем более, ты теперь сама готовишь — у тебя вкуснее получается,