целью отвлечь силы фашизма с севера на себя, и при первом сведении, что силы фашизма поворачиваются лицом к этой операции, оно (республиканское командование) пришло в испуг и прекратило операции»[1380]. Франко не стал отвлекаться от наступления на Астурию. Было достаточно переброски подкреплений из-под Мадрида, так как было очевидно — сейчас республиканцы там не ударят.

Нестеренко называл такие причины неудачи, как ввод в бой частей «не восстановленными после брунетских боев» (дивизия Литера «не оправилась ни физически, ни морально после катастрофы под Брунете»), враждебность Листера и комкора Модесто, неверие в успех операции Рохо и Прието. Они имели на это основание, но ведь они же и дали добро на проведение неподготовленной операции[1381].

В результате политики Прието в июне — августе не были устранены прежние недостатки, но добавилась новая проблема. С подавлением милиционной системы офицерство, неконтролируемое со стороны бойцов, стало своевольной кастой, в которой усилились прежде сдерживаемые негативные черты. Как сообщали советские военные советники, «старый офицерский состав совершенно обособленно держится от бойцов и никаких бесед с ними вне службы не проводит, и поэтому и нужд солдат офицеры не знают. А если и знают, то мер по удовлетворению нужд солдат не принимают. Полная косность и беззаботность в этом вопросе. Молодые офицеры воспринимают традиции старых офицеров и в заботах о бойцах нисколько не отличаются от старых офицеров»[1382].

При этом командиры оставались своевольными и в отношениях с командованием. И этому способствовала дисциплинарная политика Прието. Комиссар Центральных войск, социалист Пиньуэла рассказывал: «Ответственность за поражения все больше и больше возлагается на солдата, на которого со всей тяжестью падает …наказание по кодексу военной юстиции, который слишком строго трактуется постоянными судами. Ответственность, которая должна быть тем больше, чем выше пост, практически испаряется полностью по мере восхождения по иерархической лестнице» [1383].

На фоне других выделялся Э. Листер — гордость компартии. «Листер остался прежним, точно феодал, независимым ни от кого и не желающим повиноваться кому бы то ни было Листером. Никто из старших начальников не был наказан за формализм и саботаж; о подготовке войск некому было позаботиться, как и раньше все стремились к созданию новых бригад, вооружаемых для того, чтобы в первом же столкновении снабдить противника нашими же винтовками и пулеметами», — считал комдив Вальтер (Сверчевский). Он вообще утверждал, что первая Сарагосская операция конца августа — сентября «была тактически сорвана головной дивизией Листера, не выполнившего ни одного приказа командования»[1384]. При этом Листер враждовал и с другими командирами-коммунистами. Вальтер писал о «глубокой вражде» Листера и Модесто, «в основе которой лежат исключительно личные моменты зависти функции и чинов». В феврале 1938 г. проводилось даже специальное совещание с членами ЦК, чтобы их примирить[1385].

Вальтер, которому удалось все же взять штурмом укрепленную деревню Бельчите, обращал внимание, что за последние месяцы противник создал в Арагоне сеть укреплений, которой не было раньше[1386]. Ах, если бы танки и самолеты поступили на Арагонский фронт весной 1937 г.

«Наконец, и это наиболее важно и существенно — операция не могла быть доведена до конца, вследствие недопустимо низкой устойчивости и боеспособности войск, примером чему могут служить бригады 24 дивизии, с первого дня операции взявшие курс на отход при малейшем нажиме противника, а нередко и без всяких признаков активности с его стороны»[1387], — продолжает Вальтер.

Политика Негрина и Прието не улучшила подготовки армии и существенно ухудшила положение в тылу: «Испанская пехота слаба тем, что не имеет хорошего обученного младшего комсостава. Солдат обучен плохо. Снабжение последнее время ухудшилось. Нет ботинок, солдаты ходят в тапочках-туфлях, нет шинелей, теплого обмундирования. Резко ухудшилось питание; солдаты жалуются на недоедание, нет табаку. Все это создает нездоровые настроения. Кроме того, во многих частях комсостав и солдаты не получают несколько месяцев зарплаты; поэтому их семьи голодают. В тылу нет хлеба»[1388], — сообщали советские специалисты. Военные преобразования и администрирование Прието серьезно ухудшили положение солдат. Не обеспечивалось мытье, распространялась вшивость. Пищу солдаты иногда не получали несколько дней. Это вело к падению морального состояния и устойчивости в бою. «Буквально без куска хлеба и воды, измотанные, целые части вынуждены были бросать позиции и в панике отступать. Солдаты в таких случаях группами, уходя с фронта, искали воду и пищу»[1389]. Реорганизация Арагонского фронта в соответствии с принципами «регулярности» по Прието не улучшила, а ухудшила ситуацию.

Вторая Сарагосская операция оказалась хуже первой. Планировался удар с юга на север. Как рассказывает советский военный специалист Леонидов, «сразу выявились все противоречия, интриги, склоки и дрязги между испанскими офицерами, имевшие довольно большую давность»[1390]. «В 21-м корпусе командир 11-й дивизии Листер прямо заявил, что не отдает приказа на атаку, так как его дивизия „бросается контрреволюционерами на убой“»[1391]. «Командир 21-го корпуса подполковник Кассадо заявил, что задача невыполнима и операция абсурдна. Командир 11-й дивизии Листер заявил, что хотят уничтожить актив коммунистов и разгромить его дивизию. В 25-й анархистской дивизии были разговоры, что их дивизию хотят уничтожить коммунисты». Характерно: у анархистов — только разговоры, понятные после антианархистских действий последнего времени. А у коммунистов — комдив не хочет сражаться. То, что раньше вменялось в вину анархистам, теперь стало реальностью после победы над ними коммунистов. Впрочем, коммунисты были не хуже и не лучше. Начштаба Рохо стремился подставить Касадо (это было характерно и для других офицеров). Касадо и другие комкоры и комдивы произвольно меняли направление удара[1392]. «В успех повторной операции не верил никто, начиная от старшего начальника и кончая последним солдатом, правда, за исключением двух наших советников востфронта»[1393]. Леонидов и Григорьев не знали состояния фронта и вымучили операцию. Они никого не слушали и вели себя высокомерно. «К сожалению, оба они не составляют исключения среди нашего советнического аппарата»[1394], — утверждает Вальтер.

11 октября после артподготовки пехота в атаку не пошла. Пришлось повторить артподготовку, после чего двинулась 45-я дивизия. Другие остались на своих позициях. Но через 200–300 м залегли и эти бойцы.

Но тут в Арагон прибыл полк новейших советских танков БТ-5. Вера в танки (тем более — не Т-26, а невиданные скоростные БТ) была столь велика, что в условиях провала второго Сарагосского наступления их восприняли как манну небесную. Вот что позволит переломить ситуацию и добиться желанной победы!

Было решено бить танками на Фуэнтес де Эбро — практически в лоб франкистам. Полк только что прибыл. Пока выдвигались на позицию, приготовления заметили франкисты. Но главная проблема была в другом: место совершено не годилось для танковой атаки — болотистая местность, укрепленные позиции противника. Советские военные советники Леонидов и Григорьев погнали полк в атаку, не подумав об этом. Советская армия показала себя полной противоположностью республиканской вольницы, которой так возмущался Леонидов: командир полка Кондратьев подчинился заведомо ошибочному приказу без рассуждения.

Свои приказы совсоветники мотивировали скорее политически, чем оперативно-тактически. Как рассказывал командир полка Кондратьев, советник Леонидов поддерживал начштаба Кордона как «единственного коммуниста на востфронте… Для создания авторитета и поддержания Кордона нужно всегда быть готовым к выполнению его приказа». Тем более, что все его приказы готовили совсоветники[1395]. Кордон, впрочем, честно предупредил, что сейчас фронт не сможет помочь танкам: «Вы танки, да еще быстроходные, проскочите самостоятельно»[1396]. С миру по нитке собрали пехотный десант на броню.

Кордон сообщил, что якобы у противника под Фуэнтес де Эбро нет сил