которая изъяла из рук КВП Женералитата координацию военного производства, оставив каталонской структуре только 15 предприятий, которыми она фактически управляла (совместно с их рабочими советами, разумеется).
Сообщая рабочим предприятий, входивших в налаженную с таким трудом сеть военного производства, о том, что она прекращает существование, Ж. Таррадельяс писал: «Комиссия вас благодарит за то, что вы помогли нам в отношении материалов, используемых на производстве заводов… Я пользуюсь этой возможностью, чтобы от имени всех членов Комиссии и от себя лично выразить нашу признательность за активное сотрудничество, которое все это время мы находили у вас.
Я также прошу Вас принять нашу глубокую благодарность за постоянные жертвы, которые приносили все рабочие заводов ради того, чтобы Каталонии удалось мобилизовать такую эффективную промышленность и создать условия для снабжения военными материалами, необходимыми для борьбы, которую мы ведем, что обеспечит возможность нашей победы»[1326] .
Реорганизация военного производства, предпринятая в этот момент Прието, а затем Негрином, стала, наряду с радикальным этатизмом ОСПК, одной из важнейших причин падения уровня производства каталонской экономики во второй половине 1937 г.
Рост государственного вмешательства и притеснения самоуправляющихся предприятий и синдикатов привели к тяжелым экономическим последствиям. Если в декабре 1936 г. производство в Каталонии составило 71 % от уровня июня 1936 г., а в июне 1937 г. держалось на уровне 70 %, то к декабрю 1937 г. произошло резкое падение — до 59,8 %, а к июню 1938 г. — до 32,9 % [1327]. Мероприятия майских победителей особенно больно ударили по военному производству. В январе 1938 г. производство корпусов снарядов в Каталонии упало до 38817 в месяц (при анархистах было 120000) — меньше, чем даже в Леванте (41918)[1328]. Восстановить положение с помощью советских специалистов удалось, как мы увидим, только накануне падения Каталонии.
В 1938 г. милитаризация труда в Каталонии приняла еще более жесткие формы: «Автономная полиция должна следить во время рабочего дня за работником, оставляющим место, если он не имел временного разрешения от Управления…»[1329]. В то же время росло социальное расслоение. Рекордсменом в этом отношении был как раз не синдикалистский, а государственный сектор Каталонии: «В начале июня 1938 года по указанию президента ежемесячные оклады были установлены в размере 1500 песет для директоров заводов, 1250 для помощников директоров и администраторов, 1000 для врачей, 750 для практикующих врачей и пациентов, и 500 для медсестер. Зарплата технических и административных работников варьировалась. Так, зарплата неквалифицированных работников составляла около 100 песет в неделю. Эти величины относятся ко всем подразделениям в собственности Женералитата, то есть, к государственному сектору. На частных заводах, которые к 1938 году находились под контролем правительства, существовали все виды подобных ситуаций: было и повышение заработной платы на заводах обрабатывающей промышленности, поддерживаемой правительством, которое придавало ей большое значение; были заводы, получающие финансирование от Женералитата; и те, которые получали финансирование от результатов своего производства и реализации сырья; и даже те, которые получали финансирование от зам. министра, поддерживающего существующие стандарты, несмотря на то, что большую часть времени они ничего не делали»[1330]. Таким образом, усиление роли государства не повысило эффективности многосекторной экономики. Но Женералитат пытался сохранять хотя бы часть социальных завоеваний, которые теперь уже не опирались на экономическую стабильность и поддерживались инфляционным бюджетом.
Ситуация усугублялась и из-за роста числа беженцев, которое в марте 1938 г. достигло 700 000 человек[1331]. Рабочие в Каталонии голодали, норма питания составляла 100 гр. хлеба[1332]. «Мука, сваренная с водой, зачастую была единственной пищей в течение рабочего дня. Невозможность достать на рынке продукты питания и отсутствие какого-либо снабжения или[1333] рабочих завода, приводили к тому, что часто рабочие вместо того, чтобы быть на заводе, ходили по полю и собирали коренья», — сообщали советские специалисты о военных предприятиях. А вот для руководства действовали спецстоловые[1334].
В августе коллективизация была отменена в металлургии, горной и военной промышленности Республики. После ликвидации самоуправления на бывшем заводе Женералитата производство винтовок упало в октябре-ноябре с 600 до 450[1335].
В то же время правительство приступило к экономическому удушению синдикализированной промышленности, отказывая предприятиям в кредитах. «Необходимо ориентироваться на ликвидацию режима „синдикализации“ промышленности, который дает пищу корпоративистским тенденциям в недрах самого рабочего класса, ставя частные интересы той или иной группы превыше интересов рабочего класса и народа в целом»[1336], — указывал Секретариат ИККИ в сентябре 1938 г. Имелось в виду, что интересы рабочего класса и народа в целом выражают КПИ и государственная бюрократия Республики.
Когда выяснилось, что вожделенная национализация не улучшила, а существенно ухудшила положение, советские специалисты стали искать новый источник проблем. Они подозревали в саботаже связанных с И. Прието руководителей военной промышленности (так же, как раньше искали саботаж среди анархо-синдикалистов на коллективизированных заводах)[1337]. Но примеры, которые приводятся в советских донесениях, доказывают одно — с ликвидацией самоуправления, в котором раньше видели источник всех зол в промышленности, ситуация стала только хуже. «Наряду с добросовестной интенсивной работой большинства рабочих и мастеров, имеют место равнодушие и полное безразличие к работе со стороны ряда ответственных руководителей» [1338]. Пока действовала производственная демократия, работу предприятий направляли как раз эти добросовестные рабочие и мастера, а вот теперь, после осуществления национализации и прочих спасительных идей коммунистов и социал-либералов — равнодушные начальники.
Бесконтрольные начальники отправили в армию квалифицированных специалистов, сковывали работу инициативных сотрудников. Вопреки ожиданиям, что установление авторитарного управления позволит более рационально планировать работу военной промышленности, ее руководитель Л. Трехо утверждал, что «в военное время нельзя вообще говорить о каких-либо твердых планах»[1339]. «Суб-секретариат, который руководит промышленностью, сильно засорен враждебными элементами, которые используют каждый промах и ошибку наших людей с целью их компрометации»[1340], — жаловались советские специалисты.
Впрочем, в сбоях сборки самолетов, о которой шла здесь речь, была виновата и советская сторона — детали поступали с дефектами и нехватками. «Нужно понять, — писал главный советник авиации полковник Арженухин, — что грубые недостатки, которые мы обнаруживаем на присланной нам новой материальной части, компрометируют здесь, в Испании, не только нас, а всю нашу родину»[1341]. Правда, у советской стороны было хорошее оправдание всех проблем — в подготовке оборудования участвовали «разоблаченные враги народа»[1342].
Но дело не только в престиже СССР, ставки — куда выше. Арженухина волнует грядущее мировое столкновение: «Если наша промышленность будет нас снабжать в нашей будущей войне материальной частью с таким большим количеством грубых недоделок и дефектов, то она поставит нас в очень тяжелое положение»[1343].
Правительство Негрина устанавливало свой прямой контроль над промышленностью Каталонии, игнорируя мнение каталонских властей. В итоге даже Коморера стал противником Негрина (чему, впрочем, способствовала отчаянная ситуация, когда участники трагедии стали видеть главного виноватого в своем премьер-министре). «Он с плохо скрываемой ненавистью к правительству и к Негрину говорил мне о гибельной экономической политике последнего, о нарушениях прав Каталонии, о захвате рудников поташа,
