— Что будем делать?
— Будем надеяться, что в нас не попадёт молния.
— И что ничего не сломается.
В таких случаях лодка должна выиграть сражение. Это она должна противостоять волнам, находящиеся на борту ничего не могут сделать. Мокрые мы сидим и тупо смотрим на неясный свет лампочки штурманского столика, в то время как снаружи неистовствует ураган.
— Я устал.
— Я больше не могу.
Проходит час, может быть два. Шум бьющегося на ветру грота выводит меня из ступора.
Мы выходим на палубу, где свирепствует страшной силы ветер. О звёздах остались лишь воспоминания, небо чернильно-чёрное. Убираем и грот, отбирая его сантиметр за сантиметром у ветра, который собрался унести его прочь. Надёжно привязываем его к гику верёвкой взятой наугад в рундуке. Волны огромны и всё рокочет вокруг. Периодически из ниоткуда возникает пенный гребень и обрушивается на нас, после чего мы обтекаем, вцепившись в первое, что попадётся под руку. Хорошо что темнота скрывает от нас картину рассвирепевшего моря.
— Идём внутрь. Здесь опасно.
Уже за полдень, прошло двенадцать часов и я наблюдаю за стайкой голубых рыбок, пасущихся в водорослях на дне. Мы снова стоим, бросили якорь в большой бухте — бухте Вамири, и составляем список повреждений: одна лата грота сломана, оторвалось по шву одно из полотнищ грота, один из риф шкентелей порвался, внутри всё мокрое, мы оба смертельно уставшие. В общем и целом всё закончилось не так плохо. Мы устали но не измучены и не деморализованы, но сегодня утром, с первым светом решили, что дальше так продолжаться не может. Повернули к берегу и спрятались в первом же укрытии, какое попалось.
Завтракаем, хотя уже почти вечер и это первая пища, к которой мы притронулись за последние двадцать четыре часа. Едим ломтики поленты поджаренные на сливочном масле с молоком и сахаром. Я пыталась вспомнить, как моя мама готовила поленту. Сначала её поджаривала а потом добавляла молоко или добавляла всё сразу? В конце концов кладу на сковородку всё сразу. Полента тает во рту, опускается в желудок и согревает сердце. Жаль что мы не можем сойти на землю. В бухте множество очень привлекательных на вид островов, но они слишком далеко и ветер слишком силён. Мы заперты на борту и не можем сделать ничего другого, кроме как ждать.
— Поныряю за рыбой? — спрашиваю я без особой уверенности.
— Успокойся! Ты что не видишь, что не стоишь на ногах?
— А что будем есть на ужин?
— Сладкий картофель.
— Опять!
Проходит день и ветер снова утихает. На тендере мы добираемся до ближайшего островка.
Нас встречает толпа оборванных людей, но для нас это первый контакт с жителями Мозамбика. Они угрюмы, но кажется исполнены добрых намерений и помогают нам вытащить тендер на сушу. Один из них на ломанном английском пригласил следовать за ним в деревню.
— В деревню? Почему бы и нет.
Через пол часа пути понимаем, что деревня находится на другой стороне острова и нам ещё предстоит пересечь широкое пространство, где мы видим множество маленьких обезьян и стаи попугаев которые с криком разлетаются при нашем приближении. В конце тропинки снова видно море и группа больших домов построенных из стволов и листьев пальм. Улицы чистые, подметённые. Дома крепкие, хорошо построенные. На улицах видны лишь мужчины и мальчики, женщины же только выглядывают издалека из за стен домов. Ко мне, что то крича, бежит человек в то время как я снимаю телекамерой море и деревню. Он требует денег. Наш проводник жестом даёт понять, чтобы мы не обращали на него внимания: — Он немного сумасшедший. Другой подбирает с земли высохшего осьминога, покрытого коркой соли и облепленного грязью. Становится в позу. Просит сфотографировать его с осьминогом в руке, потом требует денег.
— Послушай! Пошли отсюда. Не нравится мне это место.
— Вернёмся к тендеру. У меня тоже на душе не спокойно.
Даём понять нашему проводнику что уже поздно и нам пора возвращаться. Он кивает и устало пускается в путь, ведя нас другой дорогой.
— Разве мы не должны возвращаться туда?
— Возможно он хочет показать нам всю панораму.
Однако он просто тянул время, чтобы его дружки могли закончить кое какие делишки.
Тендер мы нашли на том же месте, где оставили его, но исчезли непромоканцы, вёсла, якорь и швартовый конец. На замке, блокирующем подвесной мотор на корме, тоже следы попыток срезать его. Все исчезли Наш гид бормочет какие то извинения и тоже исчезает. Мы спускаем тендер на воду и направляемся к лодке с чувством горечи и полные новых опасений.
— А если они забрались на борт в наше отсутствие?
Уже много лет мы не закрываем лодку на замок, ещё и потому, что простой замок — не очень надёжная защита от злоумышленников. Лучше доверяться чувству гостеприимства людей, которые обычно чем беднее, тем благороднее и даже в мыслях не держат обворовать нас. Ведь если разобраться, мы обладаем большим количеством бесполезных вещей.
Пятнадцать минут уходят, чтобы добраться до лодки и убедиться, что беспокойство было напрасным. На борту всё в порядке.
— Ну да, мы слишком далеко от берега. Они не осмелились бы забраться сюда.
— Всё равно, завтра уходим.
— Сначала нужно починить риф шкентель и зашить грот.
Поднимаем тендер на борт, уложив его на баке между мачтой и релингом. Подвесной мотор крепим на его кронштейне. Тем временем солнце в блеске лучей погружается в неспокойное море.
— Смотри как дует!
— Пусть продуется, нам ещё минимум день понадобится чтобы закончить ремонт. А пока мы здесь, можем быть спокойными.
Проводим вечер за шитьём устроившись на диванах в каюте, заваленные парусиной грота, который мы затащили внутрь для ремонта.
— Да уж! Пока Мозамбик — сплошное разочарование. Будем надеяться, что не везде так.
— Да нет. Первое впечатление всегда самое неприглядное.
Это случилось в прошлой кругосветке на «Веккието». После десяти дней плавания с Фиджи мы пришли на Соломоновы острова, архипелаг затерянный в Тихом океане, населённый аборигенами меланезийской расы, то есть чёрными, словно уголь. Мы подошли к первому острову ближе к вечеру, вошли в лагуну и собирались бросать якорь, как к нам подошла пирога в десятком аборигенов на борту, абсолютно чёрными и практически голыми. У них были красные от бетеля, который они продолжали постоянно жевать, губы и чёрные полуистертые зубы, ещё чернее чем кожа.
Один из них пытался что-то сказать нам, мы не понимали. Он повторял и жестикулировал всё больше возбуждаясь. Нас обуяла паника, мы подняли паруса и собрались уходить.
Собиралась гроза, но нам она казалась менее страшной чем эта агрессивная шайка. Мы шли всю ночь и в середине следующего дня прибыли на другой остров… где нас встретила другая пирога с такими же чёрными и странными людьми. Во второй раз они казались уже менее страшными. Мы остались на месяц, время достаточное, чтобы понять, что местные аборигены самые милые и гостеприимные в мире.
Продолжая болтать, вороша воспоминания, мы зашивали парус. Перед сном я вышел на палубу. Воздух прозрачный и тёплый. Небо снова чёрное. Иду на бак проверить якорь и сразу замечаю, что что-то не так. — Лиззи! Лиззи! Тендер пропал!
— Как пропал. Упал?
— Невозможно. Он был привязан.
Возвращаюсь бегом на корму, Лиззи выходит с двумя фонарями.
