же? Я уточнила, в чем миссия журнала. Оказалось — вовлечь читателя в ночную жизнь Москвы. Значит, им так и не удается вовлечь этого их читателя, и каждый раз цикл проскальзывает на начало, догадалась я. Теперь несложно было понять, что же это за читатель. Они приманивали его прелестями мира материи, пытаясь вовлечь в цикл воплощений. А он не привлекался и не привлекался. Я знала, кто это. Это тот прекрасный дух, что стоит за ЕП, когда он не хочет ничего из того, что не вечно, и желает уничтожить мир. Это Принц Хаоса, не желающий становиться новым воплощением на земле. Это сакральное, уставшее от возни с материей, Пуруша, улетающий от Пракрити, — вот кого хотели они поймать. Это тот упрямый юноша, что не стал бы со мной разговаривать, даже если бы я ему что-нибудь сказала — почему я и не говорила ему ни слова.

Кто же были эти существа, задумавшие поймать в свой двухнедельный журнал, как в ловушку, высокого духа? Складывалось впечатление что это существа на отдыхе. Они здесь, похоже, просто развлекались, разрабатывая проект. По Ямвлиху, совершенно очевидно, это были архонты.

В подвалах с тяжелыми сводами располагался отдел распространения, во главе с красносклерым Мучкиным. Они отвечали за самую тяжелую материю, самое нижнее воплощение, распространение в материале. Штат Мучкина составляли асуры и дэвы необыкновенной красоты, с блестящими и влажными глазами, как у оленей. На первом (втором) этаже располагалась редакция — во главе с Редактором Ильей Ценципером-Осколковым. Он был из Щелкунчика. Его мальчики и девочки — те, кто сочиняли все эти завлекательные истории о жизни на земле были чрезвычайно модной золотой молодежью, очень продвинутой, кто в дредах, кто в вытянутых свитерах. Каждая из них была та еще штучка. И, наконец, на третьем, под рыцарской защитой программистов и сисадминов располагалась Прекрасная Дама, дизайнер. Она-то и делала те самые обложки, одну за другой, одну за другой, совершенно одинаковые, и роняла на них хрустальные слезы.

Заведение в целом мне понравилось, и я, немного поколебавшись, пришла к ним директором по пиар. Мне поставили стол в редакции и макинтош с розовым пузырем. Я никогда раньше не пробовала пользоваться макинтошем, и, думаю я, этот макинтош подточил последние капли здравого рассудка, если они у меня ещё были. К тому времени мне уже приходило столько мыслей в голову одновременно, что я очень обрадовалась, обнаружив в макинтоше программные наклеечки пост-ит. Я стала писать на них всё, что следовало сделать. В принципе, стратегию со мной обсуждали очень коротко — необходимо продвинуть распространение журнала в новые, нестандартные области — я уже сама перечисляла — театры, рестораны, кино, заправки, книжные магазины, и так далее. Я понимала, что дело предстоит серьезное: надо сдвинуть с мертвой точки этот проскакивающий цикл, и для начала принялась смотреть и слушать, что творится в этом заведении. В курилке кто-то допрашивал рыжего здоровяка, почему он носит кожаные штаны. Чем ему нравятся кожаные штаны? Здоровяк что-то мялся. В принципе, вполне разумный подход — одобрила я для себя. Если какой-то дух уже облекся в кожаную плоть, есть смысл спросить у него, что его привлекло. Мое же дело было выяснить, что там с этими всеми заведениями. Я начала с театра. В театр мы сходили с прикомандированной ко мне Асурой из отдела распространения. В театре были облупленные стены и плохая лампа, а также старая женщина, которая пообещала нам помочь. Значит, театр для завлечения духа нам обеспечен, но так ли уж это нужно. Ладно, займемся следующим — я поехала в книжный магазин Ад Маргинем. Это были наши враги, подавшие в суд на АЧ за распространение Голубого Сала в интернете. Я договорилась с продавцом, что на одной стене магазина мы закатаем трафаретом огромное слово «Афиша». В принципе, лучше было бы закатать слова Робот Сергей Дацюк, но не всё сразу. Я взяла тачку и поехала на заправку Бритиш Петролеум. Там я заметила, что они налепляют на каждую машину сердечки с надписью «i love bp». А это идея! — подумала я — если на все подряд налеплять сердечки, то он рано или поздно их увидит. А там и написано — «Приходи! Жду тебя!»

Довольная я поехала в офис, и кстати зашла к Осколкову-Ценциперу, чтобы рассказать ему про сердечки. Их можно налеплять в ресторанах, например, сказала я. Да, на дверях — обрадовался Осколков- Ценципер. Идея ему понравилась. Вечером я позвонила Раде и позвала ее по делу в ресторан. По дороге я купила шарик, который если его качаешь на резинке, то светится. Рада сразу же научилась с ним играть. Мы с Радой отлично развлеклись в ресторанах, спрашивая, как они могли бы распространять журнал. Мы заходили во всякие — и китайские, и такие, и хохотали. Потом я сказала: «Поехали». И мы поехали на такси. Куда, Рада не знала. Я знала — к АЧ. Я ей объяснила, что мы будем там делать — мы кинем ему в почтовый ящик кассету с «Воробьиной ораторией» и «Оперой Богатых». Это было срочно необходимо сделать, потому что на одной из сторон была песня про Донну Анну, которая меняла всё. Мы кинули кассету в ящик и уехали обратно. На прощание таксист назвал нас ведьмами. По дороге в метро я увидела безногого десантника, который, конечно же, символизировал АЧ, и заговорилась с ним так, что не заметила, как Рада ушла. Мы целовались. У него была грязная собака.

На другой день, вернувшись в офис вечером, я не застала там никого кроме одного из мальчиков Ценципера. Для меня уже не составляло тайны то, что Эндрю Поллсон, он же Андрей Мучкин, являются временными заместителями и креатурами АЧ. Поэтому я по-хозяйски зашла в кабинет Поллсона, поискала вина и сигар, и даже пыталась угостить ими мальчика из отдела Ценципера, но он почему-то смущенно отказывался. Тогда я села в кресло Поллсона, закурила и позвонила АЧ. Я интересовалась, как «Опера богатых».

Немного пошутила над ним, и он почему-то сказал мне идти на улицу, купить кетамина и вколоть себе. Я не поняла, зачем это. Я сказала, что мне на улицу лень, и что я тут с сигарой в кресле Поллсона. АЧ почему-то был недоволен.

На следующий день меня познакомили с Любовью. Она была красива, как и должна была быть Любовь. Мне сказали, Любовь тоже позанимается у нас пиаром, если ты не против. Я была совершенно не против. Если уж кто и привлечет этого читателя, то не я, а Любовь. Я взяла ее за руку, и восхищенно повела пить кофе в кафешку при консерватории, напротив «Афиши». Любовь отказалась есть пирожное, и ничего не сказала, когда я предложила ей стать директором по пиар вместо меня.

Единственное что — мне нужен был компьютер. Пусть даже этот жуткий макинтош. Там был интернет и моя семья. Когда Мучкин попросил меня прийти к нему в кабинет, и пряча глаза, протянул мне сто долларов, я удивилась что так много. Он сказал — извини, но руководство решило тебя уволить. Голосовали трое — я, Поллсон и Ценципер. Только Ценципер был против. Так что извини. Хорошо, сказала я. Спасибо. Это ничего. И поехала обратно на старую работу. Я пришла в отдел кадров и сказала — я тут просила меня уволить, больше не нужно. Оставьте все как было. — Что как было?! — закричали на меня две химеры. — Вы уволены, вам не понятно? Не понятно? Покиньте, пожалуйста, помещение!

Я зашла к другу Коле из отдела работы с клиентами. Он сказал, идем покурим — дело есть. Мы пошли. — Ты знаешь, — сказал он — что в Афише говорят? Тебя уволят, поняла? Знаешь за что? Говорят, ты героином постоянно колешься.

— Ни фига себе, — сказала я Коле. — Вот так вот! — сказал он. — Я тебя предупредил. Спасибо, — ответила я и пошла оттуда. Я никогда не кололась героином.

На следующее утро я встала и поехала снова в Афишу — мне же нужен был компьютер. Я только зашла внутрь, а охранник сказал, что меня пропускать больше не велено. Я придумала — я забыла документы в компьютере! — тут вызвали системного администратора. Он был очень злой. Он сказал: там нет ни одного документа.

Я посмеялась и сказала, что мне нужен Поллсон. Сказали, что Поллсона нету. Я вышла на улицу и стала его ждать — уж, конечно, Поллсон, который в курсе, что я сделала для них, и которому я прихожусь сыном, пустит меня за компьютер. Мне просто надо было в интернет. Я прождала довольно долго. Потом увидела, как Поллсон выходит из здания. Он поднял руку, как Ленин, в приветствии, и поспешно сел в машину. Он уехал. Тогда я отправилась напротив, в кафешку при консерватории. В ней обнаружилась какая-то новая дверь и за ней зеленый коридор. Я шла, шла по этому коридору и увидела маленькую раздевалку. Разделась, взяла номерок и дальше все шла, шла, вдруг зашла в какую-то комнату. Там сидели пожилые мужчины и женщины и все они мне заулыбались. Передо мной стоял рояль. Я думала надо что- нибудь им сыграть, (я никогда не играла), но они сказали «но, но сенкю ситдаун». Я села и послушала, как они говорят по-английски как прекрасно, что все мы здесь сегодня собрались. После все захлопали и стали друг другу пожимать руки, и мне тоже пожимали руки, после чего разошлись. Я пошла по коридору дальше и неожиданно вышла на балкон. Под балконом была сцена. Там что-то играли. Я посидела на бортике немного. Было много людей, и стены будто опрокидывались в потолок. Я спустилась к каким-то лифтам, в