не давали пиздюлей. На самом деле, она знала, как дают пиздюлей, и очень хорошо. Ее научный руководитель постоянно пытался присвоить себе ее результаты. Она ожесточенно занималась спортом, чтобы не сдуться, не упасть, не сойти с дистанции. И с дистанции не сошла. Её одинокий женский плач на чужбине был чрезвычайно привлекательным. Она просила, чтобы ей дали. Что-то такое важное чтобы дали. Смысла, может быть. И многие захотели дать, от своего богатства — кто что имел. АЧ захотел, и ЕП тоже захотел, и МВ и другие. ЕП ей всё разъяснял: как что следует понимать, и что надо делать. МВ знал столько же миллионов независимых групп, сколько она сама, и они с наслаждением ругались бесконечно насчет своей музыки. МВ так любил ее, что даже называл дурой и всячески страшно обзывался. На меня бы он никогда не стал ругаться, а тем более обзывать дурой — чего доброго, я бы еще восприняла всерьез. С МН не так — она точно знала, что ее любят. И те, кто ее любил, тоже точно знали, что она это точно знает. В каждой ее фразе чувствовалось, какая она сильная. И как нуждается в поддержке. У нее было нежное, мягкое сердце телки и ее же упрямые рога. Она напоминала медную Венеру, очень красивую, слишком тяжелую, сокровище, которое недавно откопали и всё тянули и тянули, но никак не могли вытянуть из-под земли. Она мне долго не нравилась, и полюбила я ее как-то незаметно, вместе с ЕП.

А в то время МН была увлечена расследованием загадки АЧ, будучи крайне заинтересованной, как женщина, и одновременно мрачно подозревая что «там не всё чисто». Она, так же как и я, не знала наверняка — один и тот же человек АЧ и ЕП или два разных. Какие-то события убеждали ее, что АЧ-ЕП занимается тем, что манипулирует людьми, и ею тоже, а манипуляции она ненавидела страстно. Вот почему она с подозрением отнеслась к потоку пародий на меня, которые неожиданно наводнили гостевую книгу «Русского журнала»

Пародии становились довольно злыми. Я старалась не замечать презрения, которое в них проскальзывало. Это стало опасным. Презрения я действительно боялась. Мама умела презирать как следует, от всей души — невозможно было не проникнуться. Я и проникалась. Отрицание, игнорирование, прочие защиты — это всё было потом, а сначала я становилась полным дерьмом. Я в этом совершенно не сомневалась, я чувствовала, что мама абсолютно права. Она и сама так чувствовала. Неправа была я. В глубине души я всегда это знала. Я знала, что меня можно презирать, и это нормально.

Одновременно я была польщена: как же, против меня устроили хитрую кампанию, обратили особое внимание, придумывали ходы — значит, посчитали меня достойной трудов. Главное — внимание, а с каким знаком, это уже частности. Я гордилась, что меня посчитали врагом. Это потому, что я оценивала статус АЧ как очень высокий. Статус в самом зоологическом смысле: он выглядел как человек, который командует, а остальные выполняют. По ощущению казалось, что если он станет со всеми подряд спорить, кто главный, то будет в основном побеждать. Это в этологии называется альфа-самец, которого я уже вспоминала. Перед ним не может устоять ни одна самка. Вот и я, как самка, была в восхищении. Это не мешало, а скорее даже помогало мне на него нападать — то есть обращать на себя внимание. То, что он включился в игру, был уже успех. Я прямо так не думала, просто чувствовала, что ругаться с АЧ — это круто. Почему он с самого начала выглядел в моих глазах довольно крутым, это неясно. Можно ли сказать, что я сразу же повесила не него проекцию? Он на самом деле старался вести себя с царским достоинством. Он был позер. Но главное было то, что он сам чувствовал свое превосходство. Такую уверенность сразу чувствуешь, если она есть. А я доверяла чувству. Вот меня и убеждало в его превосходстве то, что он действительно чувствовал это свое превосходство. На самом деле это так же убедительно, как и то, что человек действительно умен, потому что он сам в это верит. Меня такие мелочи не смущали. Как самка, я нисколько не возражала против превосходства самца — наоборот, это было желательно: чем выше статус у самца, тем он привлекательнее. Рядом с таким самцом мой статус тоже сразу повысится. Главное — его заполучить. Все эти расклады я смутно ощущала, но сознательно ими не занималась.

Но как свободный, и вроде бы даже уважаемый член сообщества борцов с системой, я не имела никаких причин признавать чье бы то ни было превосходство. Я такая же уродка как и все, равная среди равных — с какой стати кто-то будет меня поучать? Точно так же я могу вас поучать. Я не умела признавать авторитеты и сохранять при этом достоинство. Признать авторитет значит поставить себя под угрозу унижения, нарочно занять позицию низшего перед высшим — так я ощущала, а это на фиг надо! Я вообще плохо понимала, что значит — уважать. Мне это всегда казалось чем-то унизительным.

Поскольку моя гендерная часть не принимала в этом участия, она одна и воспринимала сравнительно спокойно чужой авторитет — если это мужчина, а особенно если у нас с ним могут быть сексуальные отношения. Вообще, всё, что касалось гендерных ролей было для меня настоящим спасением. Я очень хорошо относилась к мальчикам (мама считала что мужчины, которые ею интересуются — в основном низкие подлецы, а особенно мой отец.). Я считала секс чуть ли не самой хорошей вещью в жизни (мама допускала секс только в браке и с целью иметь детей, как необходимое зло). С мальчиками я «убегала от мамы», мои «порочные склонности» превращались в достоинства, мальчики одобряли меня за те вещи, за какие мама презирала, и большинство, слава революции, было на нашей, а не на ее стороне! Так что, хотя мама меня осуждала, и считала, что я виновата, я всё равно была права! Это было круто.

Поэтому все, что связано с сексом, было для меня очень желательным, а спасаться от мамы у мальчиков я начала, к ее ужасу, в раннем подростковом возрасте. Я не стала блядью назло маме только потому, что верила в высокую любовь. Всё-таки сказывалась ее школа. Требования были другие, а концепция та же.

Я всегда хотела, чтобы у меня была очень сильная, настоящая, высокая любовь. Главным образом её высота почему-то выражалось в том, что ради меня должны были совершать подвиги. Я тоже была готова на подвиги. Как-то раз мой будущий муж, который тогда еще делал вид, что дружит со мной, жутко обиделся на что-то и в раздражении встал и пошел по наклонной плоскости, свисающей с крыши. Этот был просто толь, безо всякой опоры — так что осталось неясно, почему он всё-таки не сорвался вниз — может, шел очень быстро? Но он не сорвался, и моё будущее было решено. Это был подвиг. АЧ делал такие же вещи, только без истерики.

Но пока что я не хотела даже признать его привлекательность. Я собиралась убедиться, что он противный, и по возможности, убедить всех остальных. От его косноязычия меня просто перекашивало, его вечное занудство было просто смешно и даже жалко, напыщенность и разговоры о высших выдавали глупость, от которой он не отступался только из тупого упрямства. При этом, несмотря на возвышенные разговоры, позволяя себе мелкие подлости с анонимами, так что было ясно, что на самом деле он низкий и неблагородный, только скрывает это. Я ему даже сочувствовала — я тоже что-то такое скрывала. Ясно, что такой человек не может сказать ничего важного. Только почему-то его высказывания, как назло, западали мне в душу. Я вообще-то собиралась не обращать никакого внимания — но меня всякий раз серьезно задевало.

Я переоценила свои силы, рассчитывая победить сразу двух благородных мужей — со мной бы справился и один. Мало того, я даже не понимала, что против меня была ещё и вся мощь могущественного эзотерического ордена Робот Сергей Дацюк(ТМ). Адепты ордена были непобедимы, а его Администрация непогрешима. Я ещё не чуяла угрозы, а уже каждый волос на моей голове был сосчитан, и назначена дата траурной церемонии.