человеку. А не лезь в мусульманцы! Кошмарный демон с улыбкою правнука Джоконды (Джоконда была беззубой) явился Валентине Владимировне: весь черный, белоглазый, глумливо облепляя взглядом волнующуюся под платьем розовую веснушчатую грудь, он звал ее в свою тележку, в ней лежали мертвые — и лепетали ужасную, неведомую речь... (И за это ничтожество я должна буду выйти замуж, с отвращением подумала Терешкова. Nevermore, каркнул из солидарности попугай.) Впрочем, все это ей, может, и померещилось в голодном бреду... А ни хера.

Губастый выпустил воздух из щек, глаза его и впрямь побелели и выступили наружу, будто у разварной форели.

— Мене, мене, текел, упарсин! — вдруг закричал он на непонятном языке и дальше действовал молниеносно: с хрустом содрав с полки чью-то костяную башку, Губастый сверху вниз лупанул ею Поганку — царю Ироду не снился такой олимпийский удар! — Поганка рухнул с одного раза, как династия Романовых: ибо вера без дела мертва.

— Мене, — сказал попугай. — Исчислил бог царство твое и положил конец ему. Текел. Ты взвешен на весах и найден слишком легким. Упарсин. Царство твое отдано персам.

8. ЗАПОВЕДЬ НОМЕР ТРИ

— Он живой, живой, на хрен, — спустя минуту молчания успокоил космонавтшу куафер-цареубивец, между делом выпихивая попугая ногой во двор. — Упарсин тут ни при чем. Дело здесь в другом...

Помните, тогда, в ночь рамадана, человек с козлиной головой заметил, что удача — это женщина? Моя удача — вы, Валентина Владимировна.

— C'est une affaire flambee48, — не приходя в сознание пробормотал Поганка и брыкнул ногой.

— Не слушайте его. Итак, в ту ночь козлоголовый остановился в нашем доме — могло ли быть иначе? Едва он переступил порог, в комнате погасла свеча — я отметил это, потому что всему следует придавать значение.

Я вымыл ноги и пригласил гостя помолиться перед трапезой. Однако вместо этого он снял маску, накладные плечи и котурны, схожие с дьявольскими копытами, — передо мной стоял тщедушный старик с пронзительным взглядом. Его взгляд в прямом смысле слова прошел сквозь меня. Страх зашевелился у меня в животе, я сразу же онемел и не мог продолжать говорить, но что ужаснее всего — я перестал связно думать и видел все как сквозь туман.

Внезапно на меня снизошло абсолютное понимание того, что старик знает обо мне буквально все, до самого конца, включая даже мои наивные упражнения в магии. Священный трепет объял мое тело. Старик усмехнулся на эти мои мысли, и ко мне вернулся дар речи.

— О почтеннейший суфи! — вымолвил я непослушным ртом. — Не ты ли тот, кто преодолел земное омрачение, имеющее и корень, и плод, и, познав его природу, обрел бессмертие? Верно, ты — видение, тело которого подобно радуге в небе, тот, кто...

— The rest is silence49, — оборвал меня старик. — Запомни одно, сынок. Никогда не произноси имени Господа, Бога твоего, понапрасну: ибо Господь не оставит без наказания ни тебя, ни — не приведи случай — любого другого на сто фарсахов вокруг. Смотри, как это бывает...

Дальше было вот что.

...Глиняный пол вздулся кошмарным нарывом и лопнул, выплюнув из себя огонь, комнату заволокло паром, густым и белым; из жерла глиняной горы прямо в мои глаза полилось расплавленное железо — я ослеп от ужаса раньше, чем от боли, и, должно быть, умер в ту же минуту.

9. ВОССТАВШИЙ ИЗ ГОВНА

(окончание)

...разметав меня в пространстве, вязком, словно патока. Глина забивала мне нос и рот, я задыхался, и, может, еще несколько минут, и мне не достало бы жизни выбраться из этой могилы. Должно быть, Всевышний протянул мне руку — последним усилием я вытащил себя на поверхность и вновь очутился в собственном доме. В воздухе все еще несло горелым.

Полуослепший и мокрый от пережитого, я вывалился наружу, в предрассветную прохладу.

Николаевки не было.

Все пропало до самого горизонта: дома, дороги, люди. Не осталось даже развалин. Одни блекнущие звезды на небе, да обугленная чинара, под которой кто-то начертал кривыми буквами 'dont nus estranges ne retorne'50...

— Брехня, — заявил снизу веселый энергичный голос, словно бы только что сделавший физзарядку. — Просто он со страху так пернул, что весь мир рухнул.

И тут мир рухнул.

Последнее, что зарегистрировало тренированное ухо русской космонавтши, был короткий режущий скрип отворяющейся двери. Острая полоска лунного света вонзилась Терешковой прямо в огромные черные зрачки, и пространство и время сбились для нее в красный с золотым ободком тугой пульсирующий комок.

Космонавтша несколько раз произвольно дернула руками, то ли в подражание барабанному бою, то ли пытаясь уловить ток невидимого электричества — и это было ее последним движением.

— ...когда я вернусь... — прошептала она, пощекотав воздух губами — и это были ее последние слова.

— Jamais, — сказал, входя, попугай и заплакал по-французски.

10. СКАЛЛИ И МАЛДЕР МЕРТВЫ (ЭПИЛОГ)

Если внимательно взглянуть на карту Луны, то с обратной, темной ее стороны легко заметить два расположенных по соседству кратера, названных вскоре после описываемых здесь событий именами Валентины Терешковой и Андрияна Николаева.

'...the moon's an arrant thief, and her pale fire she snatches from the sun51', обронил шекспировский Тимон, дав Джону Шейду повод заметить, что жизнь человека — не более чем комментарий к темной поэме без конца, освещенной бледным пламенем луны. Everything living on the Earth... people, animals, plants... is food for the moon. All manifestations of organic life on Earth are controlled by the moon. The mechanical part of our life depends upon the moon, is subject to the moon. If we develop in ourselves consciousness and will, and subject our mechanical manifestations to them, we shall escape from the power of the moon.52 Но тот, кто избежал магнетической власти полнолуния, уже никогда не узнает, о чем молчит в эти бездонные ночи Герой Монгольской Народной Республики, председатель Комитета советских женщин, полковник-инженер Валентина Владимировна Терешкова.

Ну, может, о том, что реальность — не более чем горькая ухмылка небритого Оккама.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Космонавтша, ежели и вправду по-русски, никакая, конечно, не профессия, а жена космонавта. Ну так она ей потом и стала. А покуда, читая 'космонавтша', мыслим гордое: 'женщина- космонавт'.

2 Все это не так уж хитро...

3 У меня не настолько широкое сердце...

4 Этого мне никогда не удавалось.

5 Полная прострация.

6 Бывают ситуации, когда нужно чувствовать себя абсолютно уверенной.

7 Тем лучше, тем лучше.

8 Прелесть!

9 Кто хочет иметь вкусные обеды, тот должен иметь голову на плечах... Обожаю немецкий.

10 Пошли!

11 А! Уже и третий из малого числа героев этих страниц оказался охвачен недугом слабости кишечного затвора. Впору, кажется, открывать дизентерийный барак. Однако будем иметь в виду, что если бы литературный натурализм вдруг перестал быть традиционно табуированным изящной