31 декабря 1999 года в 12 дня я ехала в машине точно под стенами Кремля. Радио было включено. Тут-то и сообщили: Борис Ельцин уходит в отставку. В изумлении уставилась на радиоприемник, совершенно забыв о дороге, и чуть не врезалась в притормозившую передо мной машину. Потом зазвонил телефон и не переставал звонить до 12 ночи, когда на экранах с новогодним приветствием появился преемник — Владимир Путин.

Впервые я обратила внимание на Путина после разговора с Александром Волошиным, тогда главой администрации президента. Это было в начале лета 1999 года, когда Путин все еще был директором ФСБ и секретарем Совета безопасности. Волошин встретился с журналистами. До президентских выборов оставалось не многим более полугода, нас интересовало: кто? Волошин, как обычно иронично-серьезный, вдруг сказал: «Обратите внимание на Володю Путина». Коллеги удивленно переглянулись: «Да ладно, его же никто не знает, он совершенно незаметный, нехаризматичный, неяркий. Его не раскрутишь. Вы шутите?» Волошин улыбнулся. В его шутках всегда лишь доля шутки.

В самом начале 2000 года я уехала в Париж. «Коммерсантъ» решил открыть корпункт в Европе. Меня попросили этим заняться — найти подходящий офис, открыть счет в банке, подать документы на аккредитацию, в общем, всем этим бюрократическим занудством. В первую же субботу или воскресенье после моего приезда в Париж раздался звонок. Помню, что я в этот момент была на антикварном рынке. Звонил Валентин Юмашев, бывший глава администрации Ельцина, человек близкий к нему, к тому же в прошлом журналист, которого мы все между собой называли просто Валей. Я замерла в надежде: дело в том, что перед отъездом я просила интервью с Ельциным. Мне всегда казалось, что вот этот момент ухода политика из власти куда драматичнее и интереснее, чем момент прихода. И я решила, что Валя звонит по этому поводу. Но нет. Диалог был такой:

— Наташа, вы где?

— В Париже.

— Очень жаль, вы можете понадобиться в Москве.

Так и сказал. Я подумала, что для журналиста у него какой-то уж слишком казенный язык. Что значит «понадобиться»? И при чем здесь вообще он?

— Вообще-то у меня есть начальники в Москве, в газете, так что если я кому-то «понадоблюсь», то они, наверное, позвонят…

— Они вам позвонят.

Ну да… Позвонил генеральный директор «Коммерсанта» Леня Милославский и попросил прилететь в Москву. Ни зачем, ни почему — ни слова. О’кей, прилететь так прилететь. Разговор с генеральным директором был недолгим. Он сказал: «Пожалуйста, послушай, что тебе предложат в Кремле, и реши — „да“ или „нет“. Если ты скажешь „да“, то „Коммерсантъ“ может получить очень выгодный проект. Но я не хочу, чтобы это влияло на твое решение. Если ты решишь, что „нет“, то нет проблем, вернешься в Париж и продолжишь заниматься корпунктом».

В таком вот собственно полном неведении я и отправилась в Кремль. В кабинете сидели дочь Бориса Ельцина Татьяна Дьяченко (мне кажется, это и был ее кабинет), Валя Юмашев и моя бывшая коллега по «Коммерсанту», сменившая журналистику на PR, Ксения Пономарева, которая, не помню, формально или нет, но руководила работой предвыборного штаба кандидата в президенты Путина. Собравшиеся предложили мне написать книгу о Путине. Их мотивация была понятна — они двигают в президенты человека, о котором широкой публике, то есть электорату, практически ничего не известно, кроме нескольких сухих фактов его биографии: КГБ, мэрия Петербурга, стремительная московская карьера. Валя, который написал в качестве ghost writer несколько книг Ельцина, предложил мне тот же вариант. Я сказала, что мне это не интересно, к тому же, в отличие от Валентина, который знал Ельцина и доверял ему, я не могла сказать того же о Путине, которого в глаза не видела. Тогда они предложили написать свою книжку о нем. Я сказала, что для этого мне понадобится минимально по месяцу на «ресерч» в Петербурге и Дрездене, еще какое-то время в Москве плюс время, чтобы написать. Лица были не радостными — выборы в марте, говорили мы в январе, не получалось, слишком сжатые сроки. Я уже готова была уйти, когда кто-то из присутствующих спросил: а что предлагаете вы? Я предложила сделать с ним интервью и опубликовать его в виде книги. Мои внутренние аргументы были простыми: я могу задать любые вопросы, интервьюируемый отвечает за свои слова. Ксения Пономарева все это понимала, и ей идея не очень понравилась. Но в итоге согласились на интервью. И на два моих условия: интервью Ельцина и первое интервью Путина в случае избрания — «Коммерсанту». Второе условие было выполнено, первое — никогда, о чем не перестаю жалеть.

После выхода книги мне позвонил Леонид Невзлин. Он сказал: «Обычно ты просишь об интервью, но в этот раз просим мы с Мишей». Я не стала спрашивать: «По поводу?» В те дни многие звонили и расспрашивали о Путине. Ничего сверхъестественного юкосовцы у меня узнать не пытались, их интересовали скорее мои впечатления о Путине. Невзлин показался мне более расслабленным, Ходорковский более сосредоточенным. Его ремарки были точными, некоторые перекликались с моими мыслями и опасениями. Уходя, я дала один совет, хотя не любительница давать советы: «Путин будет очаровывать и говорить вам „да“, но это вовсе не значит, что „да“ — это „да“. Не верьте».

Я внимательно приглядывалась в тот раз к Ходорковскому. Он был известен тем, что готов с упоением говорить о скважинах и горизонтальном бурении, но, как только речь заходила о политике, переводил стрелки на Невзлина. Но не в ту нашу встречу. Его реакция на мои слова явно говорила о том, что размышления его не ограничиваются только бизнесом, его вопросы и замечания возникли не сейчас, не в ходе разговора, не как реакция на мои или Лёнины слова.

Еще какое-то время думала об этом, сев в машину, потом отбросила эти мысли. Ходорковский тогда все же оставался для меня одним из олигархов, талантливым трудоголиком, сделавшим за последние два года (1998–2000) ощутимый рывок в лидеры бизнеса. Он поставил на ЮКОС и выиграл.

Странным образом, именно кризис заставил его оперативно сделать то, на что в других обстоятельствах, возможно, ушло бы куда больше времени. ЮКОС впервые в России (мировые компании сделали это давно) отделил добычу нефти от ее переработки и сбыта, что позволило улучшить финансовые показатели. В интервью деловому еженедельнику «Компания»[87] Ходорковский позднее скажет: «Мне было проще: я не из „нефти“, и жесткие шаги в целом давались мне легче, чем моим более опытным в то время коллегам. Наиболее существенным для достижения результатов