Подчас ты унижаешь знать, Зато ты граф природный брюхом И всем сиятельным под стать! Ты знаешь цену Кондильяку, В Вольтере любишь шуток дар И платишь сердцем дань Жан-Жаку, Но хуже ль лучших наших бар Ценить умеешь кулебяку И жирной стерляди развар? Ну, слава богу! пусть с дороги Стихомаранья лютый бес Кидал меня то в ров, то в лес, Но я, хоть поизбивши ноги, До цели наконец долез. О кухне речь — о знаменитый Обжор властитель, друг и бог! О, если, сочный и упитый, Достойным быть мой стих бы мог Твоей щедроты плодовитой! Приправь и разогрей мой слог, Пусть будет он, тебе угодный, Душист, как с трюфлями пирог, И вкусен, как каплун дородный! Прочь Феб! и двор его голодный! Я не прошу себе венка: Меня не взманит лов бесплодный! Слепого случая рука Пусть ставит на показ народный Зажиточного дурака — Проситься в дураки не буду! Я не прошусь закинуть уду В колодезь к истине сухой: Ложь лучше истины иной! Я не прошу у благодати Втереть меня к библейской знати И по кресту вести к крестам, Ни ко двору, ни к небесам. Просить себе того-другого С поклонами я не спешу: Мне нужен повар — от Толстого Я только повара прошу! 19 октября 1818 (Вяземский П. А. Сочинения: В 2 т./Сост., подг. текста, вступ. ст. и коммент. М. И. Гиллелъсона. Т. 1. М., 1982. С. 88–90)
<ЭПИГРАММА> В жизни мрачной и презренной Был он долго погружён, Долго все концы вселенной Осквернял развратом он. Но, исправясь по не многу, Он загладил свой позор, И теперь он — слава богу Только что картёжный вор. 1820 (II, 142)
<ЭПИГРАММА> Певец Давид был ростом мал Но повалил же Голиафа Кот<орый> б<егал> и крич<ал> И поклянусь не гро<мче> Гр<афа>. 1822 (Фомичёв С. А. Эпиграмма «Певец Давид был ростом мал…»: Текст, датировка, сатирическая направленность // Временник Пушкинской комиссии. Вып. 26. СПб., 1995. С. 83)
<ГРАФУ Ф. И. ТОЛСТОМУ> Ты часто плакал, родитель мой, и огорчения убелили твои волосы. Нередко глубокое страдание терзало грудь твою; нередко надрывалось твоё благородное сердце.
Я сама, твоё родное, нежно любимое дитя, стоила тебе многих слёз, нанесла твоему сердцу много ран, я, которая милее тебе, нежели кровь, обращающаяся в твоём сердце.
Часто, бывало, завывал холодный ветер, дни бывали мрачные и бурные; но ясен теперь вечер, согретый ясными лучами солнца.
Дорогие твои очи не будут уже проливать иных слёз — кроме радостных: ты пробудишься в радости и заснёшь в упоении!
< 1830-е гг.>
(Сочинения в стихах и прозе гр<афини> С. Ф. Толстой. Ч. 1. М., 1839. С. 206–207; пер. с англ. М. Н. Лихонина)
