Нет писем ласковых — а Сидоров рапорт Лишь только что проснусь, ко мне тотчас несёт. Не вижу в нём увы! я имя дорогова; Читая прозвище и имя вестовова. Поверь что счастливым себя не назову, Коль с ротой в строй иду на место рандеву. Не слышу арий я, не езжу век на балы, Хожу лишь в караул и слушаю сигналы. Хотел бы иногда я сбегать на Парнас, Но явится Утков и подаёт приказ. Не рад хоть, да готов, и при-полку дежурю; Стараяся разбить всех должностей сих бурю. Я с просьбой к Розену — но что ж? — и тут съел гриб. Он занят, у него товарищем Полиб. Ответу от него не можно тут добится; Придётся с музами опять мне распростится, Забыть все умные отборные слова, И помнить лишь равняйсь — и от ноги раз-два. Вот все занятии — вот как проходит время Не вижу право я — любовных дел беремя, О коих говоришь в приятельском письме, Не без греха подчас бывает на уме. Влюблён признатся я — но счастье ль то не знаю; Об милой думаю, об милой я вздыхаю, И неразлучно быть хотел бы с ней всегда. Нельзя исполнить то — вот новая беда. Размыкать можно ли толь страшную кручину. Тут жалобы пойдут на грозною судьбину. Кричу чтоб день прошёл, настала б темна ночь. Но ночью легче ли — от глаз бежит сон прочь. А естли и усну хоть час от утомленья, Всё вижу ужасы, мечтаю привиденья. Застынет в теле кровь и душит домовой, Гераков прозою, стихами Шаховской. Такими дух во мне мечтаньями томится, Что даже иногда………приснится. Проснусь — и поутру не менее хлопот. Бумаге тут беда и перьям перевод; Но всё пишу не так и мысли не клеятся. Так счастьем может ли такая жизнь назватся. Таланту не дано ни в службе ни в любви, Так баловнем меня друг милой не зови. Когда же счастье то, живу в большом что свете, И езжу четвернёй в наёмной я карете, Что в комнате моей с фоцетами стекло, Ламсерт даёт духи, помада от Дюкло; Что сплю за ширмами и пью я из фарфору, И равен чином я армейскому майору: Что камердинер мой так чёрен как сапог, Я счастье в том не чту — и в том свидетель Бог. 1806 (Марин С. Н. Полное собрание сочинений / Критико-биограф. очерк, научн. описание рукописей, ред. и коммент. Н. Арнольд. М., 1948. С. 103–105)
1811-ГО ГОДУ Толстой молчит! — неужто пьян? Неужто вновь закуралесил? Нет, мой любезный грубиян Туза бы Дризену отвесил. Давно б о Дризене читал: И битый исключён из списков — Так видно он не получал Толстого ловких зубочистков. Так видно, мой Толстой не пьян… 1811 ДРУГУ-ПОВЕСЕ Болтун красноречивый, Повеса дорогой! Оставим свет шумливый С беспутной суетой. Пусть радости игривы, Амуры шаловливы И важных Муз сигклит И троица Харит Украсят день счастливый! Друг милый, вечерком Хоть на часок покинем Вельмож докучный дом И к камельку подвинем Диваны со столом, Плодами и вином Роскошно покровенным И гордо отягченным Страсбургским пирогом. К нам созван круг желанный Отличных сорванцов, И плющем увенчанны,
