– Я не могу, господин полковник, я правда не могу. Там нет никакой курицы.

– Ну что ж, превосходно! Пойди, принеси нам ветчины и яиц и прекрати шуметь.

Соломон удалился, а мы трое переглянулись.

– Рэд, что все это означает? – ворчливо спросил полковник.

– Какие-то дурацкие выдумки черномазых. Я разузнаю обо всем после ужина. Коль скоро привидение начинает тащить кур из духовки, я думаю, пора приниматься за расследование.

Ввиду того, что это дело вызвало во мне естественное любопытство, я стал задавать вопросы об истории и прежних появлениях призрака. Рэднор отвечал довольно охотно, однако я заметил, что мой допрос заставляет полковника нервничать, и мне на ум пришло забавное подозрение о том, что для него эта история – не полная чепуха. Если человек родился и вырос среди негров, то, помимо своей воли, он начинает думать, как они.

Ужин подошел к концу, мы втроем прошли по галерее на кухню. Приблизившись к двери, мы услышали невнятное бормотание голосов, один из которых то и дело переходил в пронзительный вопль, что создавало своеобразный хор. Рэднор шепнул мне на ухо, что, по-видимому, Нэнси снова «на своей волне». Хотя в тот момент я не понял, впоследствии я узнал, что это означало нечто вроде эмоционального экстаза, в который Нэнси подчас впадала, движимая не важно какой силой – привидениями или религией.

Кухня представляла собой просторную квадратную комнату с кирпичным полом, грубо оштукатуренными стенами и закопченными полками наверху, с которых свисали подвязанные пучки чеснока, красного перца и трав. Считалось, что источником освещения служат две сальные свечи, на самом деле это были тлеющие древесные угли в огромной открытой печи, выложенной кирпичом в одной части стены.

Пятеро или шестеро взволнованных негров окружили кольцом женщину в желтом тюрбане, которая раскачивалась взад-вперед и в промежутках выкрикивала:

– О-о, духи вокруг нас! Я чую их запах. Я чую их запах.

– Нэнси! – резко позвал полковник, когда мы переступили порог комнаты.

Нэнси на мгновение замерла и уставилась на нас безумными глазами, в которых виднелись только одни белки.

– Господин полковник, вокруг нас духи, – вскричала она. – Спасайтесь, пока есть время. Мы все идем по дороге к смерти.

– Ты пойдешь по дороге к смерти очень скоро, если не успокоишься, – мрачно ответил он. – А теперь прекрати эти глупости и поведай мне, что сталось с этой курицей.

После многочисленных расспросов и сопоставлений мы, наконец, выслушали ее рассказ. Тем не менее, трудно сказать, что он хоть сколько-нибудь прояснил ситуацию. Она поставила курицу в печь, после чего почувствовала сильную слабость, как будто что-то должно было случиться. Вдруг она ощутила холодный порыв ветра по комнате, свечи погасли, и она услыхала, как мимо нее с шелестом пронеслись «призрачные покровы». Печная заслонка распахнулась сама собой; она заглянула внутрь и «там не было никакой курицы!»

Повторный допрос лишь вызвал то же утверждение, но с более обстоятельными подробностями. Остальные негры поддерживали ее, история быстро увеличивалась в размерах и обрастала жуткими деталями. Оказалось, припадки Нэнси заразны, и другие к этому времени были возбуждены не меньше ее. Единственным сравнительно спокойным среди них оставался Моисей-Кошачий-Глаз, который сидел в проходе и наблюдал за сценой из-под полуприкрытых век, а на лице его было что-то вроде ухмылки.

Полковник, заметивший, что из-за одного маленького цыпленка слишком много шума, раздраженно прекратил допрос. Когда мы снова вышли в галерею, я оглянулся на пляшущий огонь, причудливо пересекающиеся тени, стоявшие в круг смуглые лица, и, признаюсь, у меня по коже побежали мурашки. Я понял, что в подобной атмосфере суеверию не требуется много времени, чтобы человек оказался в его власти.

– Что все это значит? – спросил я, пока мы медленно шли к дому.

– Это значит, – пожал плечами Рэднор, – что кто-то из них врет. Могу поклясться, что у призрака здоровый, человеческий аппетит. Нэнси напугана и верит собственной истории. Нет никакого смысла анализировать байки чернокожих: у них такое богатое воображение, что через пять минут они сами себе верят.

– Кажется, я могу вычислить привидение, – возразил я. – И это ваш драгоценный Моисей-Кошачий- Глаз.

Рэднор покачал головой.

– Моисею не нужно воровать кур. Он получает все, что пожелает.

– Моисей, – прибавил полковник твердо, – единственный человек на плантации, которому можно безоговорочно доверять.

Мы почти дошли до дома, как вдруг нас напугало несколько пронзительных криков и воплей, донесшихся из-за открытой лужайки, что отделяла нас от старых негритянских хижин. В следующее мгновение к нашим ногам бросилась бившаяся в конвульсиях старуха, чье лицо дергалось от ужаса.

– Призрак! Призрак! Он делает знаки, – было все, что мы смогли разобрать среди ее стонов.

Остальные негры высыпали из кухни и исступленно окружили извивающуюся женщину. Моисей, я заметил, был среди них, – на сей раз он хотя бы мог доказать свое алиби.

– Эй, Моисей, живо! Принеси нам факелы, – позвал Рэднор. – Мы притащим сюда этого призрака, чтобы он сам за себя ответил. Это тетя Сьюки, – добавил он, обращаясь ко мне и кивая на лежащую на земле женщину, чьи судороги стали уже стихать. – Она живет на соседней плантации и, наверное, решила пойти по лавровой тропинке вдоль хижин, чтобы срезать путь. Ей под сто лет и она сама почти ведьма.

Подковылял Моисей с факелами – просмоленными сосновыми сучьями, какими обычно пользовались ночью на охоте за опоссумами, – и он, я и Рэднор направились к хижинам. Я заметил, что ни один из негров не вызвался помочь; также я заметил, что Моисей пошел впереди, издавая низкий завывающий звук, от которого у меня по спине подирал мороз.

– Что это с ним? – спросил я затаив дыхание, поглощенный скорее негром, чем призраком, которого мы пришли разыскивать.

– Так он обычно охотится, – засмеялся Рэднор. – В Моисее масса достоинств, к которым тебе придется привыкнуть.

Мы довольно тщательно обыскали всю территорию покинутых жилищ. Три-четыре наиболее просторные хижины использовались в качестве хранилищ для фуража, остальные пустовали. Мы заглянули в каждую из них, но не обнаружили ничего более устрашающего, чем несколько летучих мышей и сов. В тот момент я не придал этому особого значения, но позже я вспомнил, что одну хижину мы исследовали не столь тщательно, как остальные. Моисей уронил факел, как только мы вошли, и, замешкавшись при попытке вновь засветить его, мы отнеслись к осмотру интерьера несколько небрежно. Как бы то ни было, в тот вечер мы не нашли привидения, бросив, в конце концов, наши поиски, и вернулись домой.

– Я подозреваю, – засмеялся Рэднор, – что в действительности делающий знаки призрак старой тети Сьюки – ничто иное как помахивавшая хвостом белая корова.

– Это, пожалуй, мысль, если учесть предыдущий эпизод с курицей, – заметил я.

– О, это еще не конец! Мы будем получать привидение на завтрак, обед и ужин все время, пока ты пробудешь у нас. Если черномазые начинают что-то видеть, они будут продолжать в том же духе.

Когда в тот вечер я поднялся наверх, Рэд шел за мною по пятам, чтобы убедиться, что у меня есть все, что нужно. Комната представляла собой огромное помещение в четыре окна, всю мебель в которой составляли кровать с балдахином и платяной шкаф красного дерева размером с небольшой дом. Поскольку по ночам все еще было прохладно, в камине громко трещали дрова, придавая некоторую веселость унылым апартаментам.

– Это была комната Нэн, – неожиданно сказал он.

– Комната Нэн! – эхом отозвался я, оглядывая мрачное помещение. – Тяжеловато для девочки.

– Действительно, малость сурово, – согласился он, – но, думаю, когда она здесь жила, все было по- другому. Ее вещи упакованы и убраны на чердак. – Он взял свечу и подержал ее так, чтобы она осветила лицо на портрете над каминной полкой. – Это Нэн, изображенная, когда ей было восемнадцать.