подозрительно оглядел меня с ног до головы. Вид у меня действительно не внушал доверия. Замасленный ватник, шея замотана трофейными шелковыми кальсонами, заменявшими шарф, на ногах злополучные чаплинские валенки.

— Кто такой? Откуда? — голос офицера был грозен и суров.

— А Вы кто такой? — нахально спросил я.

От моей наглости офицер опешил. Какой-то сопляк подозрительного вила осмелился говорить с ним таким развязным тоном, да еще при подчиненных. Он даже не сразу нашелся, что сказать Тогда я продолжил дерзить:

— Вот это видели? — показал я ему на свой танкошлем. — С передка иду. Наш танк осажден. За выручкой послали.

— А чего же ты как босяк одет? — уже сбавив тон. спросил офицер.

— Не на параде. Когда я в атаку шел, меня не спросили, как я одет.

Офицер почувствовал, что перед ним не вражеский лазутчик и не трусливый дезертир, но для проверки спросил:

— Какой бригады?

— 240-й отдельной танковой.

— Кто командир бригады?

Я этого не знал, поэтому ответил:

— До командира бригады больно высоко. У меня комбат майор Бессчетнов.

Эта фамилия была, видимо, известна, и офицер успокоился.

— Чаю выпьешь?

— Некогда. Ребята ждут помощи.

— Ну, жми. Сам найдешь или дать провожатого?

— Давайте провожатого.

Через полчаса я уже стоял перед майором Бессчетновым.

— А, Чарли Чаплин! Ты чего валенки не сменил?

Я доложил обстановку. Майор достал из планшета карту, развернул ее и сказал:

— Покажи, где танк.

Я быстро нашел на карте тот самый ручей. но точно не знал, в какой именно его точке мы застряли.

— Примерно здесь. — показал я на карге. — Но лучше я на местности сориентируюсь.

— Здесь? — с сомнением переспросил комбат. — А как же тебя немцы вот тут пропустили?

— А граната на что! — не без некоторого мальчишеского хвастовства ответил я.

Комбат с улыбкой посмотрел на меня.

— Ну, что ж Молодцы, ребята! Не растерялись. Представлю к наградам.

Тут же майор дал указание начальнику штаба готовил, группу поддержки, а мне сказал:

— Будешь проводником. Попей чайку. Спирта не дам, а то с пути собьешься.

Через четверть часа по снежной степи уже двигалась группа в составе танка, танкового тягача и отделения автоматчиков. В тягаче стояли термосы с горячей пищей и чаем для нашего экипажа. Я стоял в башне рядом с командиром тапка и, исполненный сознанием своей важной роли, руководил движением нашей небольшой колонны. От моих ночных страхов не осталось и следа. Еще бы! Теперь я не один среди голого поля, а с танком и целой группой автоматчиков. Когда где-то поблизости слышался разрыв снаряда или раздавалась автоматная очередь и я видел, как сидящие на броне солдатики в испуге пригибают головы, я чувствовал себя бывалым воякой и старался подбодрить ребят.

Мы беспрепятственно добрались до места, и я еще издали увидел башню нашего танка. У меня было такое чувство, как будто я возвращаюсь домой. Прибывший танк остановился у подбитого немецкого танка, а автоматчики спешились и рассредоточились рядом, заняв оборону. Я поспешил к своему танку и с некоторой тревогой обнаружил, что люки башни и механика-водителя задраены и экипаж не подает признаков жизни. Однако моя тревога оказалась напрасной. Ребят, измученных вчерашней осадой и тревожной ночью, под утро сморила дремота. Чувства, какие мы испытали при встрече, трудно описать.

Итак, к моим представлениям о возможностях танка Т-34 добавилось еще одно: в качестве неподвижной огневой точки он способен эффективно поражать танки, бронетранспортеры и пехоту противника, оставаясь неуязвимым от его танкового и стрелкового оружия.

Комбат не обманул. За форсирование Волги, занятие плацдарма и удержание его. а также за успешные действия в осажденном танке все члены экипажа были удостоены правительственных наград, в том числе я — медали «3а отвагу». И хотя впоследствии я был удостоен многих других наград в том числе более высокого достоинства, первая медаль мне особенно дорога, и я ей горжусь больше других.

В то же время опыт летних боев под Воронежем и сейчас, зимой под Ржевом, все больше и больше убеждал меня в незначительности роли стрелка-радиста в танке.

Как от пулеметчика от меня было мало толку. Очень ограниченный обзор через прицельную амбразуру и небольшой сектор обстрела из шаровой установки делали мой вклад в огневые возможности танка весьма скромным. При движении танка по пересеченной местности прицельная стрельба была вообще невозможна. так как в свою узенькую дырочку я видел то клочок неба, то землю под самым носом танка. Психологического эффекта стрельбы, заставляющего противника бояться подня ть голову из окопа, можно было легко достичь, используя вместо шаровой пулеметной установки. обслуживаемой отдельным членом экипажа, жесткую необслуживаемую установку курсового пулемета.

Как радист я тоже приносил мало пользы. Поскольку радийных танков в то время было мало (только у командира взвода и выше), схема связи была проста: одна основная и одна запасная волна С переключением радиостанции на передачу или прием легко мог справиться командир танка одним щелчком нагрудного переключателя Дальность связи была невелика, качество связи низкое. Поэтому когда в экстремальных ситуациях — тогда, в полуокруженни под Воронежем, и сейчас, в осажденном танке под Ржевом — понадобилось установить радиосвязь с командованием, наличие в экипаже квалифицированного радиста, каким я себя считал, все равно не помогло.

Более того, принося мало пользы в бою, я был для экипажа определенной помехой в небоевых условиях. Дело в том. что ограниченное количество радиостанций в бригаде побуждало многочисленных политработников и сотрудников особого отдела использовать танковые радиостанции для регулярного прослушивания сводок Информбюро и приказов Верховного Главнокомандующего. При этом длительная работа танкового двигателя без нагрузки вызывала осмоление его форсунок, а при неработающем двигателе питание умформера радиостанции от аккумуляторных батарей приводило к их быстрой разрядке. Косвенным виновником этого экипаж считал меня, так как в танках без радиостанции таких неприятностей не было.

Правда, наличие четвертого члена экипажа облегчало выполнение экипажем трудоемких операций — чистку пушки, выемку и установку аккумуляторных батарей. загрузку в танк артиллерийских боеприпасов, соединение гусениц после замены трака, очистку ганка от грязи и рад других физических работ. Кроме того, при движении танка мне постоянно доводилось оказывать помощь механику-водителю Кутдузу. Дело в том, что стоявшая тогда в танке четырехтактная коробка передач без синхронизаторов и отсутствие сервирующих устройств делали переключение передач очень трудным. После постановки рычага кулисы в нужное положение Кутдузу приходилось длительное время и с большим усилием воздействовать на вибрирующий рычаг, чтобы ввести в зацепление зубья массивных шестерен коробки передач, вращающихся с разными скоростями. Поэтому мне, сидя рядом с Кутдузом. приходилось также хвататься за рычаг кулисы и совместными усилиями включать нужную передачу. Кроме того, руки Кутдуза были постоянно заняты перемещением рычагов управления бортовыми фрикционами. Стучалось, когда он хотел закурить, мне приходилось сворачивать для него цигарку махоркой. послюнив, склеивать ее и, раскурив, вставлять в рот Кутдузу. За длинный марш Кутдуз терял в весе не один килограмм Довольно быстро я сам научился водить машину и в экстремальной ситуации мог заменить Кутдуза.

Конечно, в современных танках работа механика-водителя несравнимо легче. Но выполнение других трудоемких операций из перечисленных выше не стало проще, а, например, загрузка в танк 125-мм боеприпасов, чистка пушки, установка, снятие и перетаскивание аккумуляторных батарей стали намного