Ты шагнул – а значит, волен
Драться или умереть.
Посмотри, как бьётся пламя,
Обними его руками,
Жар вдохни, прижми зубами
Губы – и иди на смерть.
Бой есть бой. Огонь по коже.
Встань. Дыши. Дерись. Ты можешь.
Интерлюдия
Джедаи.
Куай.
Он вышел из зоны поражения. Вышел.
Резко, с хрипом, вдохнуть, подняться, распрямить плечи. Тело. Принадлежащее только ему. Покачнуться, ухватиться ладонью за ствол. Шершавый ствол шершавой ладонью…
Хрипы в груди отдавались болью, а в глаза смотрели через предобморочный туман. Но туман исчезал клочьями под прямыми лучами дня.
Солнце.
Скользит свет… по плечам, по лицу, бликами застревает в синеватых и зелёных ветках, зеркалит в воде. Золотистая пыль солнца. Золотая парча.
Он тут же забыл эту мысль.
Привалиться к стволу дерева спиной. Не держат ноги. Физически – не держат. Он чуть… не сдался. Не умер. Не пропал. Это… было ужасно. Ужасней тем, что он совершенно не был к такому готов.
Опасность. Опасность. Опасность. Вдох. Выдох. Пульс в руках. Стук сердца. Алые блики солнца под сжатыми полосками век. Кто знал, что такое произойдёт. Он открыл глаза, он оглянулся через плечо, на низину, из которой вышел. Вышел. Выкарабкался, с потёками чёрного и зелёного тумана в глазах, вкусом крови и желчи в горле. Каково это – когда что-то внутри тебя – тащит назад. Ломает. Подчиняет. Ломает.
Разрывает на куски.
…Голос. Наглый, подростковый. Сила скручивает тело. Иди – против течения или ветра. Или в болоте. Вязкая среда. Чтобы поднять и переставить ногу. Чтобы рукой схватиться за кусты, передвинуть себя. Требовалось перестать думать, сконцентрироваться на конечности, протащить её вперёд. Словно в душных кошмарных снах. Надо бежать – но сил хватает на то, чтобы вяло переставлять ноги. Не контачит. Двигаешься, будто в меду. Только мёд этот чёрный.
…Что случилось?
Что вообще произошло? Всё было нормально. Предсказуемо. По плану. Просто – понятно. И вдруг вылез голос. Выплеснул из мозга. Из души. Из потрохов, подкорки. Захватил контроль над телом. И, если бы не многолетняя практика концентрации и очищения ума, он бы не справился. Он и так едва не попался. Слишком погано. Чёрное, скользкое, мерзкое. Шевельнулся червяк. Ожил. Чуть не проглотил. Не проглотил…
А ведь это не должно было стать для него неожиданностью. О подобном говорилось давно, его изучали. Наверно, дело в том, что – изучали. А он, сам, на себе, никогда… Как отвратительно. Сила Великая, как кружится голова.
Что им там говорили?
Что-то про тлен.
…В каждом живом существе, хоть однажды рождённом в грубоматериальный мир, есть зародыш тлена. Прагматики могут смеяться, но именно оттуда исходит, в конечном счёте, причина смерти и разрушения. В бытовом плане это проявляется в чёрных извивах страстей, в пятнах желчи и зависти, в голодном желании того, чтобы мир прогнулся под единственного тебя. Есть что-то такое в каждом, что заставляет его, и именно его ощущать себя центром мира. И отсюда же исходит желание, чтобы мир служил тебе. Конечно, о мировом господстве задумываются всерьёз единицы. Либо сильные личности, либо ушибленные на голову идиоты. Но быть центром в семье, в конторе, в отряде, на кафедре, в войске, просто – в какой-то группе существ – что может быть естественней и проще?
Для обычного существа для всех миров.
Причин тому много, и одна из них – полная замкнутость и отделённость живых существ друг от друга. Каждый чувствует только себя. И, пока кто-то не говорит с кем-то, не переписывается, не вступает хотя бы в поверхностный контакт, который только и доступен большинству в покинутом им мире – тот другой просто не существует. Его нет. Его не чувствуют, не видят.
Отсюда безумные теории, что в мире есть только Я, а весь мир – не более чем его фантом.
Хорошая ведь теория, чётко отражающая ущербность живых существ. Кипы философских трудов он читал внимательно, и никогда не смеялся над концепцией “в мире существую только я”. Ибо только это обычное живое существо может себе доказать. И философы-идеалисты вкупе с психологами с их вопросом “насколько отражает реальность то, что ощущаем мы”, затрагивали серьёзную проблему мира.
Мир населён мириадами мириадов. А каждый из них способен слышать только себя. Жить для себя. Толкать локтями другого. Считать лишь свои интересы важными и значимыми. Что бы ни говорили вслух. Пусть даже признавали важность других. Всё равно, в конечном счёте, собственные стремления и проблемы – заслоняют весь мир.
Когда болит или умираешь – мир исчезает вообще.
Это естественно. Это просто. Это надо воспринимать и принимать – как неотъемлемую часть места, в котором живём.
В Храме учили спокойствию в восприятии того, что происходит. Джедай никогда не золотил мир сказкой, никогда не опутывал иллюзией. Ни мир, ни себя. Он прямо смотрел на уродства. На самые отвратительные свойства и уголки живой души. Его приучали не терять самообладания, не хватать сабер и не начинать срочно спасать галактику. Потому что первым порывом почти у каждого было – спасти галактику от прочих живых существ. Которые из-за неведения гадили ей так, как не могла нагадить направленная агрессия осознанных разжигателей войн и мастеров политических конфликтов. Джедаю говорили, что мир глух, и живые существа в нём глухи – не по своей воле. И за столетие ничего не изменить. Живые существа не переделать. Глухому не обрести слух, а слепому – зрение. Мир населён не подонками, а дураками.
Камень, брошенный вниз, вверх не взлетит.
Сочетание пронзительной трезвости взгляда и спокойствия души. Врач не заламывает руки у постели больного, он лечит. Надо ли считать врача бесчувственным монстром?
Джедаев считали.
