По мере того как я присматривался к генералу Деникину, облик его всё более и более для меня выяснялся. Один из наиболее выдающихся наших генералов, недюжинных способностей, обладавший обширными военными знаниями и большим боевым опытом, он в течение Великой войны заслуженно выдвинулся среди военачальников. Во главе своей Железной дивизии он имел ряд блестящих дел. Впоследствии, в роли начальника штаба Верховного Главнокомандующего в начале смуты, он честно и мужественно пытался остановить развал в армии, сплотить вокруг Верховного Главнокомандующего всё русское офицерство… Он отлично владел словом, речь его была сильна и образна.
В то же время, говоря с войсками, он не умел овладеть сердцами людей. Самим внешним обликом своим, мало красочным, обыденным, он напоминал среднего обывателя. У него не было всего того, что действует на толпу, зажигает сердца и овладевает душами. Пройдя суровую жизненную школу, пробившись сквозь армейскую толпу исключительно благодаря знаниям и труду, он выработал свой собственный и определенный взгляд на условия и явления жизни, твердо и определенно этого взгляда держался, исключая всё то, что, казалось ему, находилось вне этих непререкаемых для него истин.
Судьба неожиданно свалила на плечи его огромную, чуждую ему государственную работу, бросила его в самый водоворот политических страстей и интриг. В этой чуждой ему работе он, видимо, терялся, боясь ошибиться, не доверяя никому, и в то же время не находил в себе достаточно сил твердой и уверенной рукой вывести по бурному политическому морю государственный корабль».
Тогда, в Екатеринодаре, было еще далеко до будущего соперничества, а потом и откровенной вражды между Деникиным и Врангелем. Но это были слишком разные, во многом противоположные друг другу люди, и столкновение между ними, рано или поздно, было неизбежным.
Антон Иванович не был карьеристом. Свою службу отечеству он рассматривал как тяжкий, но необходимый долг. Он считал, что должен победить большевиков, довести Россию до нового Учредительного собрания, а затем уйти от власти и командования в частную жизнь. Деникин сетовал в письмах жене: «Ох, Асенька, когда же капусту садить…» То же он повторил и группе представителей кадетской партии: «Моя программа сводится к тому, чтобы восстановить Россию, а потом сажать капусту».
Эти слова отнюдь не значат, что мечтой Антона Ивановича действительно было заняться сельским хозяйством. Здесь он просто намекал на римского императора Диоклетиана, который, осуществив реформу армии и государства, неожиданно отказался от власти и удалился на покой. Когда несколько лет спустя один из сенаторов спросил у Диоклетиана, не жалеет ли он, что отказался от власти, он ответил: «Если бы ты видел, какую капусту я вырастил на своем огороде, ты бы не задавал таких вопросов!» Антон Иванович, сетуя на то, что всё никак не может приступить к посадке капусты, имел в виду, что с нетерпением ждет конца русской смуты, когда он сможет, наконец, отказаться от бремени командования.
Деникин не был политиком, всячески сторонился политики, считая ее грязным делом, и не имел никакой склонности к интригам. Он считал, что большие политические вопросы, определяющие судьбы государства, должно решать будущее Учредительное собрание, а решение текущих политических проблем передал Особому совещанию при главнокомандующем, некоему эрзац-правительству, в котором преобладали кадеты.
Антон Иванович также упрямо держался лозунга «Единая и неделимая Россия». Он считал, что не вправе санкционировать отделение от бывшей Российской империи тех или иных территорий или предоставление им широкой автономии. Деникин полагал, что такие вопросы должны решать Учредительное собрание и установленная им новая власть.
При назначениях в армии и продвижении военачальников по службе Антон Иванович руководствовался прежде всего соображениями старшинства и прежних заслуг перед Белым движением. Поэтому командирами полков, бригад, дивизий и корпусов назначались «первопоходники» — участники первого кубанского Ледового похода из Ростова на Екатеринодар в феврале — апреле 1918 года, закончившегося гибелью Корнилова и возвращением на Дон. Деникин не мог долго избавиться даже от скомпрометировавших себя генералов, помня об их прежних геройских подвигах. Так, уже став главнокомандующим Вооруженными силами Юга России, он очень долго терпел во главе Добровольческой армии В. З. Май-Маевского в память о его успешных действиях в Донбассе против значительно превосходящих сил красных, хотя было хорошо известно, что Владимир Зенонович спился, выпустил управление армией из рук и потворствовал грабежам. Сам Деникин не решался сурово наказывать заслуженных офицеров и генералов даже за личное участие в грабежах, насилиях над мирным населением и других подобных эксцессах. Впрочем, бессудные расправы над заподозренными в симпатиях к большевизму стали почти нормой. Даже Врангель писал по этому поводу в мемуарах: «По мере очищения области (Кубанской.
Врангель, в отличие от мягкосердечного Деникина, был человеком жестким, а временами — жестоким. Карьера была для него одной из важнейших жизненных целей. До времени барон не занимался политикой, но наклонность к интригам имел, что и продемонстрировал во второй половине 1919-го и в начале 1920 года, когда весьма активно фрондировал против Деникина, добиваясь его смещения с поста главнокомандующего. Став главнокомандующим в Крыму, Врангель показал, что при назначении на высокие посты, как военные, так и гражданские, руководствуется только двумя факторами: личной преданностью и деловыми качествами. Старшинство и былые заслуги им в расчет не принимались. Деникин же почти не обращал внимания на личную преданность, а деловые качества учитывал только во взаимосвязи со старшинством и общими заслугами в борьбе против большевиков. Кроме того, Антон Иванович считал безнравственным награждать русскими императорскими орденами за подвиги, совершённые в братоубийственной войне, вместо этого производя в следующий чин. Это привело к появлению большого числа молодых полковников и генералов, не имевших опыта службы в соответствующих должностях и порой вообще не обладавших полководческими способностями. Но их приходилось назначать командирами полков, бригад и дивизий. Врангель же в Крыму ввел специальный орден Святого Николая двух степеней для награждения за отличия в Гражданской войне. Это несколько притормозило карьерный рост молодых офицеров.
Врангель, в отличие от Деникина, не считал себя связанным какими-либо моральными обязательствами перед «первопоходниками», с которыми Антон Иванович делил все тяготы первых, самых тяжелых месяцев борьбы Добровольческой армии с красными. Поэтому барону было психологически легче принимать самые суровые меры для наведения порядка в тылу и на фронте.
По свидетельству генерал-лейтенанта В. П. Агапеева, «Врангель, прошедший школу жизни в коннице, был весь из стремительного порыва, который диктовался ему не только его недюжинным умом, но и всеми его чувствами».
И у Деникина, и у Врангеля были ближайшие помощники по управлению армией, которые также были их ближайшими друзьями. У Деникина — начальник штаба Добровольческой армии, а потом Вооруженных сил Юга России, генерал-лейтенант Генштаба Иван Павлович Романовский. У Врангеля — начальник штаба Кавказской, а потом Русской армии, генерал от кавалерии Павел Николаевич Шатилов, его однокашник по Академии Генерального штаба. Но отношения в этих дуэтах были различны. Если Романовский, по общему мнению, имел сильнейшее влияние на Деникина и порой мог добиться проведения в жизнь собственных идей, то Шатилов являлся всего лишь послушным исполнителем при Врангеле, поскольку все стратегические решения Петр Николаевич предпочитал принимать самостоятельно.
Кроме того, позднее в Крыму Петр Николаевич показал себя неплохим политиком — во всяком случае, лучшим по сравнению с другими вождями белых армий. Рискнем предположить, что у Белого движения на юге России было бы несколько больше шансов на успех, если бы Врангель стал главнокомандующим хотя бы
