Так я иду, прямой, просторный,А где-то сзади, невпопад,Проходит детство, и валторныСловами песни говорят.Мир только в детстве первозданен,Когда, себя не видя в нем,Мы бредим морем, поездами,Раскрытым настежь в сад окном,Чужою радостью, досадой,Зеленым льдом балтийских скалИ чьим-то слишком белым садом,Где ливень яблоки сбивал.Пусть неуютно в нем, неладно,Нам снова хочется домой,В тот мир простой, как лист тетрадный,Где я прошел, большой, нескладныйИ удивительно прямой.1938{236}
237. Отцам
Я жил в углу. Я видел только впалостьОтцовских щек. Должно быть, мало знал.Но с детства мне уже казалось,Что этот мир неизмеримо мал.В нем не было ни Монте-Кристо,Ни писем тайных с желтым сургучом.Топили печь, и рядом с нею приставПерину вспарывал литым штыком.Был стол в далекий угол отодвинут.Жандарм из печки выгребал золу.Солдат худые, сгорбленные спиныСвет заслонили разом. На полу —Ничком отец. На выцветшей иконеКакой-то бог нахмурил важно бровь.Отец привстал, держась за подоконник,И выплюнул багровый зуб в ладони,И в тех ладонях застеклилась кровь.Так начиналось детство…Падая, рыдая,Как птица, билась мать. И наконец,Запомнилось, как тают, пропадаютВ дверях жандарм, солдаты и отец…А дальше — путь сплошным туманом застлан.Запомнил только пыли облака,И пахло деревянным масломОт желтого, как лето, косяка.Ужасно жгло. Пробило всё навылетЖарой и ливнем. Щедро падал свет.Потом войну кому-то объявили,А вот кому — запамятовал дед.Мне стал понятен смысл отцовских вех.Отцы мои! Я следовал за вамиС раскрытым сердцем, с лучшими словами,Глаза мои не обожгло слезами,Глаза мои обращены на всех.1938{237}
238. Памятник
Им не воздвигли мраморной плиты.На бугорке, где гроб землей накрыли,Как ощущенье вечной высоты,Пропеллер неисправный положили.И надписи отгранивать им рано —
