Дни после Рождества был унылыми; миссис Уизли то и дело принималась рыдать, вспоминая неудачную встречу с Перси, и любые попытки улучшить атмосферу не имели успеха. Гарри держался тише воды, ниже травы, всё острее чувствуя свою чуждость здесь, где была не его семья и не его дом; но здесь были те, кого он любил, и это делало его счастливым вне зависимости от того, смеялись вокруг или хмурились. Фред и Джордж не отпускали его от себя ни на шаг, и он сам поступал точно так же; через несколько дней им опять надо было остаться друг без друга на неопределённый срок, и они хотели, но никак не могли насытиться друг другом, нацеловаться вдоволь, наобниматься вдосталь, налюбоваться до рези в глазах. Ехидная Джинни даже прозвала их «три в одном», но Гарри не было до этого никакого дела.

Одним из вечеров они сидели у камина - там, где обычно проводил помногу времени Ремус, подавленный и грустный; Гарри подозревал, что он тоскует по Сириусу, но, светел Мерлин, ни с кем своими переживаниями не делится. В этот раз он тоже был здесь, пристроившись в полуметре от «трёх в одном».

- Профессор Люпин, - окликнул Фред. - Вы и вправду жили среди оборотней несколько месяцев?

Ремус не удивился вопросу и даже не поинтересовался, откуда они это узнали; хотя Гарри опустил глаза, потому что именно он разболтал близнецам об этом. Не было, если вдуматься, такой вещи, которую он не мог бы им разболтать; впрочем, они прекрасно понимали, о чём кому можно говорить, а о чём кому нельзя.

- Да, - Ремус вздохнул. - Дамблдору нужен был шпион среди моих сородичей, и я… был кстати. Конечно, трудно было добиться хоть какого-то диалога, по мне слишком видно, что я пытался жить среди волшебников… а большинство оборотней живут на грани: воруют, убивают, лишь бы раздобыть еду…

- Они все уже с Вольдемортом, да? - тихо спросил Гарри. Тихо потому, что миссис Уизли не следовало слышать разговоров о войне и политике - это деморализовало бы жизнь в доме как минимум на несколько часов.

- Да, - кивнул Люпин. - Они решили, что при Вольдеморте им станет лучше жить. И с Грейбэком в этом спорить бесполезно.

- Грейбэком? Кто это?

- Ты не слышал о нём? Фенрир Грейбэк, пожалуй, самый жестокий из ныне живущих оборотней. Его главная цель в жизни - искусать столько людей, сколько возможно. Он хочет создать столько оборотней, сколько будет достаточно для того, чтобы побороть волшебников. Вольдеморт пообещал ему ответную услугу, если он будет ему служить. Грейбэк специализируется на детях… Говорит, что кусает их в детстве... и восстанавливает их против собственных родителей, против жизни нормальных волшебников. Вольдеморт угрожает натравить их на людских дочерей и сыновей, а такие угрозы обычно действуют.

- Это Грейбэк тебя укусил? - угадал Гарри.

Ремус кивнул, глядя в огонь; блики пламени золотили седину в волосах оборотня.

- Мой отец чем-то оскорбил его, и Грейбэк решил отомстить. Вольдеморт поставил Грейбэка во главе оборотней… и я не мог убедить стаю в том, что моё мнение имеет больше смысла, чем мнение Грейбэка о том, что оборотни должны мстить нормальным людям.

- Ты не ненормальный! - вскинулся Гарри. - Ремус… у тебя… просто есть проблема!

Ремус коротко рассмеялся.

- Ты мне сейчас напомнил отца, Гарри… Джеймс на людях называл это моей маленькой пушистой проблемой. У людей создавалось впечатление, что у меня просто есть невоспитанный ручной кролик.

Упоминание об отце подтолкнуло мысли Гарри в другом направлении; он задумался, положив голову на плечо Джорджа.

- Ремус, ты не знаешь, кто мог изобрести заклинание Левикорпус?

- Оно было в большой моде в Хогвартсе, когда мы учились, - пожал плечами Ремус, несколько сбитый с толку резкой сменой темы.

- А его не могли изобрести тогда же, кто-нибудь из учеников?

- Может быть, хотя необязательно. Мода на заклинания приходит и уходит… а к чему ты это спросил?

- В голову пришло, - уклончиво ответил Гарри. Чтобы объяснить, что к чему, пришлось бы пересказывать историю с мыслесливом Снейпа и с учебником Принца-Полукровки, а Гарри было попросту лень это делать. К тому же скрытность брала своё, требуя ничего не рассказывать. Ремус не стал расспрашивать дальше.

Зависимость, казалось, была переломлена; чудище приходило к Гарри только во сне, вечно жаждущее, вечно жгучее, тупое и злобное, требовало зелье, и Гарри снова кричал. Фред и Джордж будили его, вытирали покрытое испариной лицо мокрым носовым платком, целовали и шептали какую-то утешающую ерунду, смысл которой не имел никакого значения - Гарри успокаивало само звучание их голосов, он чутко, как животное, реагировал на интонации и темп речи; и он засыпал, а через несколько часов всё повторялось заново. На месте близнецов Гарри уже давно плюнул бы на себя и укладывал спать отдельно под заглушающим заклинанием, но Фреду и Джорджу подобный вариант даже в головы не приходил. Поэтому в благодарность днём Гарри загонял чудище в самые дальние уголки подсознания, чтобы никто не слышал, как оно воет, требуя наркотик; он усиленно не думал о зелье, он отстранялся от того, что хочет его. И чем больнее и тоскливей было Гарри, тем проще было отстраниться и вспомнить, что Фред и Джордж рядом, чтобы счастье заполнило неприятную сосущую пустоту. У Гарри было такое чувство, будто он повис на вышке бассейна - и скользко, и не по силам, и неудобно, и рукам больно, но надо держаться, потому что в бассейне пусто, и если шмякнуться, разжав побелевшие пальцы, на бетонное дно, то останется мокрое красное пятно.

* * *

В школу их отправили через каминную сеть; Министерство разрешило это в целях безопасности. Безопасность вообще стала первоочередным вопросом, когда Вольдеморт третьего января разгромил с помощью великанов Министерство магии Польши. В стране воцарились разброд и шатание; магглы не знали, в чём дело, но их официальным властям тоже приходилось несладко с непонятными взрывами, разрушениями, с жертвами неизвестных болезней. Десятки террористических группировок с готовностью брали на себя ответственность за массовые убийства, но легче от этого никому не становилось.

В школе же словно и не было никому известно о том, что творилось в охваченном паникой мире; здесь делились впечатлениями о Рождестве, показывали друг другу подарки, беспечно болтали, радовались тому, что открываются курсы аппарирования для тех, кому уже семнадцать или будет семнадцать до тридцать первого августа этого года. Ничего хорошего, по мнению Гарри, в аппарировании не было, но он всё же записался. Было бы неплохо это уметь самому, пусть даже будет очень больно. К тому же существует очень простой способ уменьшить боль: делать всё правильно с первого раза, тогда не придётся повторять и делать себе больнее. И, быть может, пойдёт на пользу обучению то совместное аппарирование с Дамблдором…

В первый же день прилетела сова от директора - прямо в библиотеку, где Гарри выискивал материал для эссе о русалочьей чешуе по Зельеварению. Мадам Пинс долго возмущалась, Гарри долго извинялся, отобрав у птицы письмо и выставив её за дверь; в конце концов строгая библиотекарь смягчилась и оставила Гарри в покое. Она с первого курса питала к нему некую слабость, увидев, как жадно он читает, как подолгу сидит с книгами - молча, сосредоточенно, что в одиннадцатилетних детях - да и в шестнадцатилетних лбах, если начистоту, тоже - встречается редко.

В записке было сказано, что завтра состоится третий частный урок, и сообщался новый идиотский пароль.

- Добрый вечер, сэр, - мыслеслив уже стоял на столе, полный до краёв серебристыми воспоминаниями.

- Добрый вечер, Гарри, - рука Дамблдора пребывала всё в том же плачевном состоянии, как и до того, чёрная, сморщенная, будто обугленная. «Неужели совсем никак нельзя вылечить? Что-то мне сомнительно…» - Я слышал, ты встречался с министром магии на каникулах?

«И теперь Вы жаждете, господин директор, узнать, что я наговорил нашему дражайшему министру. Вряд ли он сам соизволил поведать Вам подробности».

- Он хотел, чтобы я одобрил политику Министерства и успокоил людей, сэр.

- И ты?..