тех, кого оставили в мелких могилах в дикой пустыне.

— Я теперь достаточно окрепла, — вслух сказала Сантэн, — и научилась выживать. Я могу не идти с ними дальше. Я опять поверну на юг и пойду одна.

Она неуверенно осеклась, пробуя представить себе, каково это будет, и одно-единственное слово помогло ей принять решение.

— Одна, — повторила она. — Если бы Анна была жива, если бы мне было к кому идти, я могла бы попробовать. — Она опустилась на песок и удрученно обняла колени. — Пути назад нет. Придется идти вперед. Жить как животное, как дикарка… жить с дикарями. — Она взглянула на лохмотья, едва прикрывавшие ее тело. — Я должна идти не знаю куда. — Отчаяние угрожало полностью поглотить ее. Приходилось бороться с ним, как с живым противником. — Я не сдамся, — бормотала она, — вот не сдамся, и все, а когда это закончится, никогда больше не допущу ничего подобного. Я никогда не буду мучиться жаждой, не буду голодать, носить лохмотья и вонючие шкуры. — Она посмотрела на свои руки. Ногти обломаны чуть ли не до мяса, под ними грязь. Сантэн сжала руку в кулак, чтобы не видеть их. — Никогда. Мой сын и я никогда больше не будем ни в чем нуждаться, клянусь!

Уже под конец дня она вернулась в примитивный лагерь под дюнами. Х’ани взглянула на нее и улыбнулась, как мудрая маленькая обезьяна, и Сантэн почувствовала прилив внезапной нежности.

— Дорогая Х’ани, — прошептала она, — ты все, что у меня осталось.

А старая женщина встала и пошла ей навстречу, неся в обеих руках ожерелье из кусочков скорлупы страусового яйца.

Она встала на цыпочки, через голову надела на Сантэн ожерелье, старательно расправила его на груди девушки и заворковала, довольная своей работой.

— Оно прекрасно, Х’ани. — Голос Сантэн прозвучал хрипло. — Спасибо, большое спасибо. — И неожиданно расплакалась. — А я назвала тебя дикаркой! Прости меня. Вы с Анной — самые милые и дорогие мне люди.

Она нагнулась, чтобы их лица оказались вровень, и с отчаянной силой обняла Х’ани, прижалась виском к морщинистой, обветренной щеке старухи.

— Почему она плачет? — спросил от костра О’ва.

— Потому что счастлива.

— Глупее некуда, — высказал свое мнение О’ва. — Думаю, эта женщина повредилась умом.

Он встал и, все еще покачивая головой, начал готовиться к ночному переходу.

Сантэн заметила, что, прилаживая плащи и сумки, маленькие люди были необычно серьезны. Х’ани подошла к ней и проверила ремень сумки, потом наклонилась и поправила брезентовые обмотки на ногах Сантэн.

— В чем дело?

Их серьезность встревожила Сантэн.

Х’ани поняла вопрос, но не стала ничего объяснять. Она просто окликнула девушку, и они вдвоем встали за О’ва.

О’ва возвысил голос.

— Дух Луны, освети нам ночь, чтобы мы видели дорогу. — Он говорил хриплым фальцетом, который особенно нравится духам. — Дух Великого Солнца, спи хорошо, а проснувшись утром, не сердись на нас, пусть твой гнев не сожжет нас в поющих песках. Когда мы благополучно доберемся до цедильных источников, мы отблагодарим тебя танцами и песнями.

Он закончил короткий танец, подпрыгнув и топнув маленькой, как у ребенка, ногой. Этого пока было достаточно — небольшой аванс, остальное будет выплачено позже, если духи выполнят свою часть договора.

— Пойдем, старая бабушка, — сказал он. — Следи, чтобы Нэм Дитя всегда была рядом с тобой и не отставала. Ты знаешь, что мы не сможем вернуться и искать ее, если она отстанет.

Когда светлый шар луны поднялся над горизонтом и покатил по звездным небесам, О’ва знакомой быстрой трусцой, чуть покачиваясь на ходу, начал свой бег вверх по откосу берега к началу долины.

Странно было идти ночью: пустыня выглядела по-новому, загадочно, дюны в пятнах лунного света и пурпурных теней казались выше и ближе, долины между ними превратились в каньоны тишины. А над головой расстилался звездный полог; Млечный Путь и Луна казались Сантэн невероятно яркими и близкими. У нее возникла иллюзия, что стоит только поднять руку — и она сорвет звезду, как спелый плод с куста.

Шум океана стоял в ушах еще очень долго после того, как тот скрылся из глаз, а мягкий шелест сыпучего песка под ногами походил на эхо ласкавшего желтый берег прибоя, и воздух охлаждало дыхание зеленых вод.

Почти половину времени, какое понадобилось луне, чтобы достичь зенита, они шли по долине меж дюнами, и внезапно Сантэн угодила в самое пекло. После охлажденного океаном воздуха она словно наткнулась на сплошную преграду. Девушка удивленно ахнула, и Х’ани, не останавливаясь, сказала:

— Начинается.

Но этот участок они миновали быстро, и по контрасту воздух за ним показался таким холодным, что Сантэн задрожала и плотнее завернулась в плащ.

Долина повернула. Когда они обогнули гигантскую дюну, на которой кровоподтеками темнели лунные тени, пустыня снова дохнула на них.

— Держись ближе, Нэм Дитя.

Но жар был таким вязким и тяжелым, что Сантэн показалось, будто она идет в потоке лавы. В полночной пустыне было жарче, чем в котельной их дома в Морт-Омме, где печь топили дубовыми дровами. Когда девушка вобрала этот жар в легкие, ей показалось, что он ворвался в тело как разрушитель и с каждым выдохом, словно вор, утягивал всю питавшую организм влагу.

Они остановились всего раз, совсем ненадолго, сделать по глотку воды из бутылок. И О’ва и Х’ани внимательно смотрели, как Сантэн подносит бутылку к губам, но ни один не стал ее одергивать.

Когда небо начало светлеть, О’ва пошел чуть медленнее и раз или два останавливался, внимательно разглядывая долину. Он явно выбирал место, где можно будет провести день. Когда они остановились, то оказались под защитой крутой стены дюны.

Топлива для костра не было, и Х’ани протянула Сантэн кусок высушенной на солнце рыбы, завернутый в водоросли, но девушка слишком устала и перегрелась, чтобы есть; к тому же она боялась, что еда усилит ее жажду в грядущий день. Она выпила свою порцию воды из бутылки, встала и устало отошла в сторонку. Однако как только она присела, Х’ани резко вскрикнула и кинулась к ней.

— Нет! — повторяла она. Сантэн смутилась, пришла в замешательство, но старуха порылась в сумке и извлекла оттуда сухую тыкву, которой пользовалась как чашкой и половником.

— Сюда…

Она протянула тыкву Сантэн. Та не поняла. Х’ани раздраженно отобрала у нее тыкву и, держа между ногами, помочилась в нее.

— Делай так.

И она вернула тыкву Сантэн.

— Не могу, Х’ани, не могу на глазах у всех, — взмолилась Сантэн.

— О’ва, иди сюда, — позвала Х’ани. — Покажи ребенку.

Старик подошел и шумно подкрепил демонстрацию Х’ани.

Несмотря на смущение, Сантэн не могла не почувствовать зависть. «Насколько ему удобней!»

— Теперь ты!

Х’ани снова протянула ей тыкву, и Сантэн капитулировала. Она скромно отвернулась и под громкое подбадривание обоих стариков добавила свой звонкий ручеек в общую тыкву. Х’ани с торжеством унесла ее.

— Быстрей, Нэм Дитя, — позвала она. — Скоро придет солнце.

И она показала Сантэн, как выкопать в песке неглубокую ямку и лечь в нее. В склон дюны на противоположной стороне долины ударило солнце, и его жар отразился, как от зеркала из полированной бронзы. Все легли в свои ямки в узкой тени.