гор, не казались неприступными крепостями, а все чаще перемежались участками сухой твердой земли, такой же голой и выжженной солнцем, как сами дюны и прибрежные пустоши. Х’ани тем не менее вела Сантэн по каменистому берегу, находя сочные растения — с виду неотличимые от бурых камней. Когда однажды начали копать под крошечными, совсем неприметными листиками, то, к изумлению Сантэн, под землей обнаружился раздутый корень величиной с футбольный мяч.

Сантэн смотрела, как Х’ани своим каменным ножом мелко нарезала очищенный корень, а затем взяла горсть кусочков, поднесла ко рту и крепко сжала, оттопырив большой палец, словно доила корову. Жидкость молочного цвета заструилась по пальцу, попадая в открытый рот. Выцедив последнюю каплю, бушменка принялась протирать оставшейся массой лицо и руки, расплываясь в улыбке от удовольствия.

Сантэн последовала ее примеру. Сок оказался горьким, как хина, но, когда прошел первый шок от его вкуса, Сантэн обнаружила, что он утоляет жажду лучше воды, а когда она мякотью растения натерла тело, сухость, вызванная ветром, солнцем и солью, исчезла, кожа стала чистой и гладкой. В результате впервые после кораблекрушения Сантэн задумалась о своей внешности.

Вечером, пока они у костра дожидались, когда поджарятся наколотые на палку моллюски, Сантэн выстрогала палочку и ее концом, как зубочисткой, удалила остатки пищи, потом окунула указательный палец в кристаллы соли, которые набрала на камнях, и вычистила зубы. Х’ани понимающе наблюдала за ней, а после еды уселась позади девушки и, негромко приговаривая, стала веткой расчесывать ее спутанные волосы, а потом плотно заплела их.

Сантэн проснулась затемно с сознанием того, что, пока она спала, что-то произошло. Хотя костер горел, его свет странно расплывался, а возбужденные голоса О’ва и Х’ани звучали приглушенно, как будто вдалеке. Воздух был холодным и тяжелым от влаги, и Сантэн не сразу поняла, что их окутал густой туман, который ночью накатился с моря. Х’ани подпрыгивала от возбуждения и нетерпения.

— Быстрей, Нэм Дитя, поспеши!

Словарь Сантэн уже включал около сотни самых употребительных слов бушменского языка. Она торопливо вскочила.

— Неси. Принеси.

Х’ани показала на сумку со страусовыми яйцами, сама подняла такую же и пошла в туман. Сантэн побежала, чтобы не отстать, потому что окружающий мир исчез в жемчужной мгле.

В долине между дюнами Х’ани опустилась на колени.

— Смотри, Нэм Дитя.

Она сжала запястье Сантэн, потянула девушку за собой и показала на пустынное растение, которое прижимало свои плоские листья к земле. Толстая гладкая кожица, покрывавшая похожие на камни листья, принимала цвет окружающей почвы.

— Вода, Х’ани! — радостно воскликнула Сантэн.

— Вода, Нэм Дитя.

Х’ани рассмеялась.

Туман с моря собирался на толстых гладких листьях и прозрачными капельками воды стекал по вогнутой поверхности, набираясь, как в крошечное корытце, у самого основания едва видневшегося стебля там, где этот стебель исчезал в земле. Растение было восхитительным устройством для сбора влаги, и теперь Сантэн поняла, что с каждым приходом тумана подземный корень-шар насыщался ею.

— Быстрей! — приказала Х’ани. — Скоро придет солнце.

Она вертикально поставила в песок страусовое яйцо и откупорила его. Комком шерсти какого-то животного промокнула блестящую лужицу росы и осторожно выжала в яйцо. Продемонстрировав, что нужно делать, она протянула комок шерсти Сантэн.

— Работай! — приказала она.

Сантэн работала так же споро, как старуха, и, когда они переходили от растения к растению, прислушивалась к ее щебету, понимая только редкие случайные слова.

— Поистине это благословение, духи добры к нам, они послали с моря воду-дым. Теперь путь к Месту Всей Жизни будет не таким тяжелым. Без водяного дыма мы могли бы погибнуть. Духи выровняли нам дорогу, Нэм Дитя, и, может, твой ребенок родится в Месте Всей Жизни. Каким благословением для него это было бы! Тогда на твоем ребенке всю жизнь будет лежать печать духов, он станет величайшим охотником, сладчайшим певцом, самым проворным танцором и самым удачливым из всего клана.

Сантэн не понимала ее слов, но смеялась вместе со старухой, чувствуя себя легко и радостно; собственный смех удивил ее, она давно так не смеялась. И Сантэн ответила Х’ани по-французски:

— Я возненавидела эту твою суровую землю, Х’ани. После стольких ожиданий, после всего того удивительного, что рассказывал Мишель, после всего, что я читала, до чего же другим все оказалось, каким жестоким и злым!

Услыхав, каким тоном говорит Сантэн, Х’ани замерла, держа влажный шарик у края яйца, и вопросительно посмотрела на девушку.

— Только что я рассмеялась впервые с тех пор, как оказалась в Африке. — Сантэн снова рассмеялась. Х’ани ответила облегченным смехом и снова занялась бутылкой. — Сегодня Африка впервые была ко мне добра. — Сантэн поднесла к губам влажную шерсть и высосала холодную росу. — Сегодня особенный день, Х’ани, особенный для меня и моего ребенка.

Когда все яйца-бутыли были наполнены до краев и тщательно закупорены, стали пить и пили, пока не насытились. Только тогда Сантэн огляделась и начала понимать, что значит этот туман для растений и животных пустыни.

Из своих глубоких жилищ выползли ярко-рыжие муравьи, чтобы воспользоваться благодатным моментом. Трудолюбивые муравьи спешили от растения к растению, всасывая капельки жидкости. Только когда их брюшки распухали так, что становились прозрачными и едва-едва не лопались, они снова исчезали в норках. У входа в каждую трещинку их поджидали отряды других муравьев. Свадебные кортежи провожали своих цариц с супругами; они поднимались в туманный воздух, помахивая хрупкими бумажно- белыми крылышками, и улетали вдаль. Большинство гибло в пустыне, но некоторые выживали и присоединялись к другим семействам летающих муравьев.

Ящерицы спустились с дюн пировать — они ловили крылатых самцов муравьев. Попадались и грызуны имбирно-красного цвета; они прыгали по твердой поверхности на необычайно развитых задних лапках, удивительным образом напоминая миниатюрных кенгуру.

— Посмотри, Х’ани, что это?

Сантэн увидела незнакомое насекомое размером с саранчу, стоящее на голове. Роса серебряными каплями собиралась на его сверкающем радужном панцире, потом медленно стекала по бороздкам в хитине и направлялась в кривые жвала насекомого.

— Хорошая еда, — ответила Х’ани, сунула насекомое в рот, прожевала и с удовольствием проглотила.

Сантэн рассмеялась.

— Какая ты прелесть, Х’ани!

Она принялась изучать тайную жизнь мелких обитателей пустыни.

«Замечательная земля Африка! Теперь я отчасти понимаю, что хотел объяснить мне Мишель».

С африканской внезапностью, которая больше не удивляла Сантэн, погода переменилась. Туман растаял, выглянуло солнце, и через несколько минут жемчужные капли росы исчезли с растений. Муравьи скрылись в своих убежищах, запечатав за собой вход, а песчаные ящерицы убежали назад в подвижные дюны, оставив оторванные бумажные крылья съеденных летающих муравьев; легкий ветер с берега переносил крылья с места на место.

Вначале ящерицы, замерзшие в тумане, грелись на солнечных сторонах дюн, но через несколько минут жара стала угнетающей, и они побежали по вершинам песчаных гор на теневую сторону. Позже, когда полуденное солнце уничтожит все тени, они уйдут под поверхность, переберутся в более прохладный песок в глубине.

Х’ани и Сантэн взвалили сумки на плечи и, согнувшись под тяжестью полных бутылок с водой, направились к берегу. О’ва был уже в лагере, он насадил на палки десяток жирных ящериц, а на плоском камне у огня лежала сумка, полная рыжих грызунов.

— О супруг мой, какой ты неустрашимый добытчик. — Х’ани сняла сумку, чтобы удобнее было