раковины, осторожно придерживая, чтобы случайно не выплеснуть из перламутровых створок сочную мякоть, и передавала их Сантэн. В полном восторге та высасывала сок из половинок раковины, жадно выскребала пальцами остатки и засовывала их в рот.

— Bon! — сказала она Х’ани. Ее лицо просто светилось от радости; дожевывая крошечные сочные кусочки, она повторила: — Trиs bon[43]!

Х’ани улыбнулась и наклонила голову, вскрывая костяным ножом следующую раковину. Открывать таким ножом раковину очень неудобно, к тому же он откалывал кусочки, которые скрипели на зубах у Сантэн. Съев еще трех моллюсков, Сантэн взяла свой нож и раскрыла его.

О’ва демонстрировал свое неодобрение, сидя в стороне на корточках и глядя в море, но, услышав щелчок раскрываемого ножа, повернулся к Сантэн, и в его глазах вспыхнул живой интерес.

Племя сан по-прежнему жило в каменном веке, но хотя добыча и плавка железа лежали вне рамок его культуры, О’ва уже видел железные инструменты. Люди его племени подбирали их на полях битв с черными гигантами или крали в лагерях чужаков и путников, и когда-то О’ва был знаком с человеком, который владел таким же орудием, как у девушки.

Того человека звали Ксья — такой своеобразный звук производит всадник, подгоняя лошадь. Тридцать пять лет назад этот Ксья взял в жены старшую сестру О’ва. Еще в молодые годы Ксья нашел у пересохшего водного источника на краю Калахари скелет белого. Тело старого охотника лежало рядом с остовом его лошади, а рядом валялось четырехфунтовое ружье для охоты на слонов.

Ксья не дотронулся до ружья: из легенд и по собственному горькому опыту он знал, что в этой волшебной палке живет гром, — но осторожно просмотрел содержимое сгнившей седельной кожаной сумки и обнаружил такие сокровища, о которых бушмены до него только мечтали. Во-первых, кожаный кисет с месячным запасом табака. Ксья сразу положил щепотку под губу и, счастливый, принялся разглядывать остальное. Сразу отбросил книгу и картонную коробку с маленькими шариками тяжелого серого металла, некрасивыми и явно не имеющими никакого полезного применения. Потом он обнаружил красивую фляжку желтого металла на кожаном ремешке. Фляжку заполнял бесполезный серый порошок, который он высыпал на песок, но сама фляжка замечательно блестела, и Ксья понял, что перед ней не устоит ни одна женщина. Ксья не был великим охотником или замечательным танцором и певцом, он долго ухаживал за сестрой О’ва, чей смех звучал как журчание ручья. Он уже отчаялся привлечь ее внимание и даже не смел послать в ее сторону маленькую стрелку с перьями — церемониальный знак любви, но теперь, держа в руках эту замечательную блестящую фляжку, понял, что наконец-то она станет его женщиной.

Потом Ксья нашел нож и уверился, что с его помощью завоюет уважение мужчин племени, а этого он хотел не меньше, чем красивую сестру О’ва. Прошло почти тридцать лет с тех пор, как О’ва последний раз видел Ксья и свою сестру. Они исчезли в сухой пустыне на востоке, изгнанные из клана необычными чувствами — завистью и ненавистью, которые вызвал у других мужчин племени нож.

И вот сейчас О’ва видит в руках женщины такой же нож; она раскрывает им раковины и поедает сладкое мясо и пьет сок.

До сих пор огромное, неуклюжее тело незнакомки вызывало у него только отвращение: женщина была крупнее любого мужчины племени сан — да еще огромные руки и ноги, отвратительные густые волосы, а кожа покраснела на солнце; но когда он смотрел на нож, давние смешанные чувства вернулись, и он понял, что ночью будет лежать без сна и думать об этом ноже.

О’ва встал.

— Хватит, — сказал он Х’ани. — Пора идти.

— Еще немного.

— Носит она ребенка или нет, один человек не должен подвергать опасности всех. Мы должны идти.

И снова Х’ани поняла, что он прав. Они и так потратили неразумно много времени. Она встала и повесила сумку на плечо.

Х’ани увидела панику в глазах Сантэн: та поняла ее намерение.

— Подождите меня! Attendez!

Сантэн встала, ужаснувшись при мысли о том, что останется одна.

О’ва взял в левую руку маленький лук, заправил свисающий пенис под кожаную повязку и затянул пояс. Потом, не оглядываясь на женщин, пошел по берегу.

Х’ани пошла за ним.

Они двигались размеренной трусцой, и только сейчас Сантэн заметила их торчащие ягодицы, выпирающие так сильно, что ей вдруг пришла в голову смешная и странная мысль — она могла бы усесться на ягодицы Х’ани и ехать, как на пони. Та, оглянувшись, сверкнула одобрительной улыбкой и снова устремилась вперед. Ягодицы заходили ходуном, пустые мешочки грудей затрепыхались на животе.

Сантэн сделала шаг за бушменами и тут же в полном отчаянии остановилась.

— Не туда! — выкрикнула она. — Вы пошли не туда!

Пигмеи направлялись на север, прочь от Кейптауна, от Валбис-Бэй, бухты Людериц и всей цивилизованной жизни.

— Вы не можете… — Сантэн обезумела, ибо ее снова ожидало одиночество в пустыне, которая поглотит ее, словно голодный зверь, как только она останется одна. Но последовать за бушменами значит повернуться спиной к людям, которые наверняка спешат ей навстречу, неся с собой спасение.

Она сделала несколько нетвердых шагов.

— Пожалуйста, не уходите!

Старуха поняла ее мольбу, но знала, что есть только один способ заставить девочку двигаться. И не оглядывалась.

— Пожалуйста!

Ритмичная трусца с поразительной быстротой уводила от нее двух маленьких людей.

Несколько минут Сантэн колебалась; разрываемая сомнениями и тревогой, она оглядывалась на юг. Х’ани была уже в полумиле и не замедляла ход.

— Подождите меня! — крикнула Сантэн и схватила деревянную дубину. Она пыталась бежать, но через сто шагов перешла на короткие, трудные, но решительные шаги.

К полудню две фигуры, за которыми она шла, превратились в точки и, наконец, исчезли в теплом воздухе далеко впереди. Однако на медном песке оставались отчетливые отпечатки их ног, крошечные детские следы. Сантэн сосредоточила на них все внимание и очень скоро перестала понимать, где и как она нашла в себе силы не упасть, а продолжать идти и выживать в течение этого дня.

К вечеру, когда от ее решимости уже почти ничего не осталось, она оторвала взгляд от следов и далеко впереди увидела столб светло-голубого дыма, уносимого в море. Он поднимался над полосой желтого песчаника за линией прибоя, и Сантэн, собрав остатки сил, кое-как дотащилась до стоянки бушменов.

Без сил опустилась она на песок у костра из плавника. Х’ани подошла к ней, щебеча и щелкая, и, как ребенка, напоила из своего рта. Вода была теплая и слизистая от слюны старой женщины, но Сантэн никогда не пробовала ничего восхитительнее. Воды опять было недостаточно, и старуха закупорила яйцо до того, как Сантэн полностью утолила жажду.

Сантэн оторвала взгляд от сумки с яйцом и поискала старика.

Наконец она его нашла. Видна была только его голова, тело скрывалось в водорослях, в зеленой воде.

Он разделся, оставив только бусы на шее и поясе, и вооружился острой палкой Х’ани для копания. Сантэн наблюдала, как он, словно легавая, застыл на месте, а затем с необычайной быстротой вонзил во что-то шест. Вода взорвалась целым фонтаном брызг. Пока О’ва сражался с пойманной им крупной добычей, Х’ани хлопала в ладоши и возбужденно выкрикивала слова ободрения. Наконец он вытянул на песок бьющееся и вырывающееся существо.

Несмотря на усталость и слабость, Сантэн поднялась на колени и удивленно вскрикнула. Она знала, что это — омар был ее любимым блюдом, — но все равно подумала, что чувства ей изменяют: существо оказалось огромным. Удивительно, что О’ва смог его поднять. Толстый, покрытый панцирем хвост животного с шумом шлепал по песку, а из-за головы высовывались длинные усы, за которые обеими руками ухватился О’ва. Х’ани бегом бросилась навстречу мужу, вооружившись большим камнем размером с