— Это были наши детективы.

 — Она что-то украла? Ее за что-то преследуют?

 — Нет. Это семейное, — улыбнулся я, положив перед ней купюру в пятьсот евро. — Мы надеемся на конфиденциальность.

 — Ну что вы, не надо, — тут же засмущалась она. — Попробуйте еще поговорить с фрау Пёрцген. Она общалась с этим молодым человеком. Возможно, Гемма окажется вам более полезной.

 Фрау Шмидт написала телефон и протянула мне. Окей, пообщаемся с фрау Пёрцген.

 Мы сели в машину. Билл все еще возмущался по поводу нашего неожиданного соперника, орал и психовал. Я набрал номер тетки и попросил брата заткнуться.

 — Какая дурацкая ситуация. Была девушка наша, а сейчас — раз — и не наша. Глазом моргнуть не успели, как ее увели. Ох, уж эта Мари. Вот так, мой маленький братик, ты и узнал, что значит выражение: «Мужчина — это такой орган, который очень быстро отрастает заново», — усмехнулся я, косясь на злющего Билла. Трубку наконец-то сняли, и я приложил палец к его губам. — Фрау Пёрцген, добрый вечер. Меня зовут Карл Фишер, ваш телефон мне дала фрау Шмидт, врач из городской больницы. Меня интересует наша сотрудница — Мария Ефимова. Фрау Шмидт сказала, что вы общались с молодым человеком, который ее забрал. Могли бы вы что-то сказать о нем? Как зовут? Как выглядел? Может быть, он оставил вам какие-то координаты?

 Я диктовал Биллу, он быстро записывал. Фрау Пёрцген он понравился, очень вежливый, обходительный, не наглый, но самоуверенный. Она назвала его «красивым и сексуально привлекательным, в нем чувствовался мужчина». При словах «сексуально привлекательный мужчина» Билл снова впал в ярость. Надеюсь, брат, она еще не махнула тебя не глядя на этого самца, от которого приходят в восторг все бабы…

 — Герр Цирке, это Том. Запишите, пожалуйста, имя и фамилию. Я хочу завтра знать о нем всё от и до…

 Я стоял у окна в квартире нашего друга, у которого мы остановились в Берлине, курил и думал, каково это засыпать в чужом доме будучи полностью в чужой власти? Фрау Шмидт говорила, что у Мари реактивная депрессия и ей нужен специалист, она не совсем отдает отчет своим действиям и поступкам, но они не имели права ее задерживать. Все равно идти в дом к чужому мужику — как это по-русски. Фрау Пёрцген сказала, что Мари была очень агрессивной, говорила раздраженно и с вызовом, по-хамски. Мари произвела крайне негативное впечатление на соцработника. И обе женщины подтвердили, что она постоянно плакала. Зачем я велел ей уйти? Почему потом не спустился к ней? Болит где-то внутри от этой беспомощности, невозможности помочь и защитить. А ведь был шанс все исправить в самом начале, который я так глупо упустил. И сейчас девочка совершенно одна в чужом городе, в чужой квартире, с чужим мужчиной. Подожди, моя хорошая, мы скоро тебя найдем, и я увезу тебя домой. Подожди… Потерпи немного. Я уже рядом.

 — Том, привет. Узнал? — звучит в трубке тихий недовольный голос.

 — Конечно, — улыбаюсь в ответ. Если бы ты еще говорила по-немецки, было бы вообще здорово, а то с моим английским и твоим акцентом, разговор похож на общение по телефону глухого с немым. — Жду твоего звонка. Специально спать не ложился.

 — Ты ничего не хочешь мне рассказать?

 — Я тебе все сказал еще неделю назад. Билл обидел ее очень сильно. Он был не прав и хочет извиниться.

 — Он изменил ей и унизил.

 — Он не изменял, клянусь. Это недоразумение. Просто та девушка была единственной, кто был способен довести его до дома. Остальные были в отключке. А то, что он взбесился… Ему слили инфу, что мы с Мари любовники, приплели сюда еще Дэвида. Он не разобрался и наорал на нее. Она сказала тебе, где живет? Мари была в больнице. Сегодня ее выписали. Мы опоздали на какой-то час. Она у какого-то мужика зависла, ее надо оттуда забрать.

 — Мне кажется, будет лучше, если она вернется домой.

 — Полина… У нее реактивная депрессия. Мне надо с ней поговорить. Мари наломает сейчас дров, уедет, будет мучиться. Она не в себе и не отдает отчет собственным поступкам. Прошу… Ты сказала, что мы ее ищем?

 — Нет, не сказала. Она сильно обижена на Билла. Я первый раз у нее такой голос слышу. И она сейчас встанет в позу, если вы появитесь. Вы ее ничем не возьмете, никакое твое красноречие не поможет, а если она еще узнает, что вы рядом, то элементарно сбежит. Я ее знаю. Она понимает, что может дать слабину, уступить, и просто не позволит себе этого. Ей самолюбие не позволит. Потом, когда-нибудь, может быть, когда она остынет и будет способна нормально и адекватно мыслить, вам удастся с ней поговорить, а сейчас она снова исчезнет. Я знаю ее с детства, знаю все выкрутасы и бзики, могу просчитать следующий шаг. Мой тебе совет — сделай что-то такое, чтобы она сама захотела к вам вернуться, иначе вы ее потеряете. Никто вам не поможет, она сама должна захотеть вернуться. Но вы ведь можете помочь ей в этом.

 — Что?

 — Не знаю. Вы же придумали, как ее довести, теперь придумайте, как вернуть. Тот парень, у которого она сейчас живет, внушает ей доверие. Думаю, он и сам ее побаивается, все-таки чужого человека в дом притащил. Не трогайте Машку там, если не хотите опять искать. Она дала мне его рабочий телефон. Зовут его Штефан. Живет она сейчас в каком-то престижном районе, в доме с башенками, квартира восемнадцать, второй этаж. Ориентир — у нее окна выходят на озеро и одноименный парк. Я погуглила немного. Думаю, что это район Грюневальд. Там как раз озеро есть, Халензее называется, и парк Грюневальд. Но вы пробейте его сами по этому телефону, я могу ошибаться.

 — Спасибо. Будем думать.

 Я медленно кружил по району, высматривая дома с башенками, окна которых выходят на озеро. У некоторых останавливался, и Билл бежал от подъезда к подъезду, проверял. На улице уже начинало светать. Я устал. Хотелось спать и есть. Но это ничего. Сейчас найдем Мари, и можно будет расслабиться.

 — Том! Иди сюда! — Билл нетерпеливо подпрыгивал у подъезда и тыкал пальцем в табличку. — Шолль Ш. Квартира восемнадцать.

 — Йес! — радостно выдохнул я. — А теперь в МакАвто и спать.

 — Подожди, я хочу найти ее окна.

 Брат куда-то ломанулся через палисадник. Я устало упал на лавочку у подъезда. Закурил, закрыв глаза. Ноздри ласкал дым и прохладный утренний воздух. Не заснуть бы с сигаретой в зубах, тело против воли расслабляется, веки тяжелеют. Нельзя спать.

 — Она не спит, — вернулся он, когда я почти вырубился. — Я видел. Она сидела на подоконнике и смотрела на луну.

 — А ты? — Шея затекла, а голова не двигалась.

 — А я стоял под деревом.

 — Она тебя видела?

 — Нет. У меня было ощущение, что мы с ней разговаривали. Я просил ее вернуться, она говорила, что не может. Не знаю… Это, конечно, бред и мои фантазии. Как я мог с ней разговаривать? — он нервно закурил. — Том, она не простит меня. Я чувствую это. Ты поймешь, я знаю… От нее словно холод шел. Ледяной такой холод. Я чувствовал себя клубникой, которую положили в морозилку на экстра-быструю заморозку.

 — За все в этой жизни надо платить.

 — Что делать?

 — Тщательно продумывать каждый шаг и не торопиться. Надо дать ей время отойти. Поехали спать, а? Я тут без тебя чуть на лавочке не выключился.

 — Хочешь, я поведу?

 — Очень, — улыбнулся, отдав брату ключи.

 — Том, а давай квартиру купим? Все равно сейчас из-за Мари тут зависнем. Я хочу свой дом. И чтобы у меня была большая спальня с огромной кроватью…